Салтыков-Щедрин Михаил Евграфович - Современная Идиллия
Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин
Современная идиллия
1877-1883
Спите! Бог не спит за вас!
Жуковский
I
Однажды заходит ко мне Алексей Степаныч Молчалин и говорит:
- Нужно, голубчик, погодить!
Разумеется, я удивился. С тех самых пор, как я себя помню, я только и
делаю, что гожу.
Вся моя молодость, вся жизнь исчерпывается этим словом, и вот
выискивается же человек, который приходит к заключению, что мне и за всем
тем необходимо умерить свой пыл!
- Помилуйте, Алексей Степаныч! - изумился я. - Ведь это, право, уж
начинает походить на мистификацию!
- Там мистификация или не мистификация, как хотите рассуждайте, а мой
совет - погодить!
- Да что же, наконец, вы хотите этим сказать?
- Русские вы, а по-русски не понимаете! чудные вы, господа! Погодить -
ну, приноровиться, что ли, уметь вовремя помолчать, позабыть кой об чем,
думать не об том, об чем обыкновенно думается, заниматься не тем, чем
обыкновенно занимаетесь... Например: гуляйте больше, в еду ударьтесь,
папироски набивайте, письма к родным пишите, а вечером - в табельку или в
сибирку засядьте. Вот это и будет значить "погодить".
- Алексей Степаныч! батюшка! да почему же?
- Некогда, мой друг, объяснять - в департамент спешу! Да и не объяснишь
ведь тому, кто понимать не хочет. Мы - русские; мы эти вещи сразу должны
понимать. Впрочем, я свое дело сделал, предупредил, а последуете ли моему
совету или не последуете, это уж вы сами...
С этими словами Алексей Степаныч очень любезно сделал мне ручкой и
исчез. Это быстрое появление и исчезновение
очень больно укололи меня. Мне казалось, что в переводе на язык слов
этот факт означает: я не должен был сюда прийти, но... пришел. Во всяком
случае, я хоть тем умалю значение своего поступка, что пробуду в сем месте
как можно менее времени.
Да, это так. Даже руки мне порядком на прощанье не пожал, а просто
ручкой сделал, как будто говорил: "Готов я помочь, однако пора бы к тебе,
сахар медович, понять, что знакомство твое - не ахти благостыня какая!" Я,
конечно, не буду уверять, что он именно так думал, но что он инстинктивно
гак чувствовал и что именно это чувство сообщило его появлению ту печать
торопливости, которая меня поразила, - в этом я нимало не сомневаюсь.
По обыкновению, я сейчас же полетел к Глумову. Я горел нетерпением
сообщить об этом странном коллоквиуме, дабы общими силами сотворить по этому
случаю совет, а затем, буде надобно, то и план действий начертать. Но Глумов
уже как бы предвосхитил мысль Алексея Степаныча. Тщательно очистив
письменный стол от бумаг и книг, в обыкновенное время загромождавших его, он
сидел перед порожним пространством... и набивал папироски.
- Ты что это делаешь? - спросил я.
- А вот, подходящее, по обстоятельствам, занятие изобрал. Утром,
восстав от сна, пасьянс раскладывал, теперь - папироски делаю.
- Представь себе, ко мне Алексей Степаныч заходил и то же самое
советовал!
- А я так сам догадался. Садись, вот тебе гильзы - занимайся.
- Позволь, однако, надо же хоть объясниться сперва!
- А тебе что Алексей Степаныч сказал?
- Да ничего путем не сказал. Пришел, повернулся и ушел. Погодить,
говорит, надо!
- Чудак ты! Сказано: погоди, ну, и годи, значит. Вот я себе сам,
собственным движением, сказал: Глумов! нужно, брат, погодить! Купил табаку,
гильзы - и шабаш. И не объясняюсь. Ибо понимаю, что всякое поползновение к
объяснению есть противоположное тому, что на русском языке известно под
словом "годить".
- Помилуй! да разве мы мало до сих пор годили? В ч
