Сейфуллина Л - Виринея
Л. Сейфуллина
ВИРИНЕЯ
I.
На сорок девятом году жизни Савелия Магару растревожил бог. Сразу,
хваткой за сердце нежданной. В нехороший полночный час проснулась баба
Савельева, глянула кругом по избе и охнула испуганно:
- Что-й-то ты, Савелий? Лик у тебя больно темен. Я и то проснулась,
чисто в бок кто толкнул. Гляжу: и свет в избе не в час, и тебя на крова-
ти нет. Чего ты? Животом заскучал, что ли?.. Аль еще как занедужил? Вон
тамо-ка, на божнице, вода свяченая...
Савелий глянул сурово из-под лохматых бровей потемневшими серыми гла-
зами, широкой рыжей бородой повел, передохнул так, что большие крепко
сбитые плечи всколыхнулись. Прервал глухо:
- Не мешай! Виденье мне сейчас было. Неизвестного имя и какого перед
богом чину - мученичьего ли, али преподобинского - не знаю, угодник мне
явился... Стоит вот тут, будто, у стола и кличет сердито: Савелий Егоров
Магара! Хил и росточку малого, немудрящий такой, а голос - ничего. Голо-
сом на земского схож. Я со сну-то спервоначалу и не разобрал, что от бо-
га это. Думал по земному делу расход. Тишком себе в бороду изругался
крепко: что ты, думаю, пралик тебя зашиби, как это на меня земского на-
несло? А внутре-то уж чую, что не земский. Чисто лед по кишкам, захоло-
дал снутра, и по коже прямо пупырями дрожь.
Не столько самые слова, сколько обилие этих слов испугало старуху.
Неохотлив он на разговоры, тяжелый у Магары язык. А тут вон как высказы-
вает.
- А-а-ах, мамыньки! Свят, свят, свят! Владыко, царь небесный, госпо-
ди!.. Слышь-ка, а може-то не угодник, а Стрепишихи-мордовки навод. Чело-
век ты перед богом не заслужоный, не молитвенник. С чего к тебе угодник
затрудится пойдет? Помолись да прочитай молитву хорошу. Вот: "Да воск-
реснет бог, и расточатся"...
Савелий цыкнул сердито:
- Не верещи поганым бабьим языком! Тише ты! Молодых в передней горни-
це разбудишь. А это дело тайное пока. Тебе сказал потому, что с тобой
все грехи мои вместе нажиты. Угодник, тебе говорю. Богово имя поминал и
приказал мне молиться с натугой, старательно. Бог в меня перстом ткнул.
С того и холод внутре. Три раза виденье было.
Старуха заахала, кофтенку накинула, платком голову прикрыла и закрес-
тилась часто, испуганно:
- Божа матушка, троеручица! Господи, батюшко! Свят, свят!..
- Погоди, не мешай! Не лезь бабьей плотью вперед, не погань мою мо-
литву. Сичас сам молиться зачну.
Встал, тяжело согнул большое тело, упал на колени и бил поклоны до
солнца восхода.
С той ночи и повредился сердцем мужик. Оно и раньше у Магары тяжелое
было. Глаз редко веселый был и смеяться не умел. Гмыкал глухо в короткий
веселости миг. А года в три раз накатывало: вином по долгому сроку заши-
бался. Во хмелю буйствовал. Крутил, ломал, бабу и детей своих жестоким
боем бил. Старшей дочери слух перешиб. Так и осталась на одно ухо глу-
хая, да пугливая. Часом заговаривается вроде дурочки. Но отводил срок и
остальное время правильно жил. Люди уважали за крепость хозяйственную,
за добычливость. А теперь совсем по-другому все поворотил. Большое хо-
зяйство на зятя, за младшей дочерью в дом взятого, бросил. Глядя поверх
головы зятевой, сказал ему веско и строго:
- Ты меня теперь по хозяйству не замай. Как хочешь верти. Хочь еще
копи, наживай, хочь по ветру развей, коль кишка не вытянет. А мне теперь
не то указано! Молитву строгую и пост должен справлять, в грех меня не
вводи с расспросами.
Дочерям, в другие села замуж отданным, дали весть. Они спешно с
мужьями приехали. Баб в избу набилось,
