Семенов Юлиан Семенович - При Исполнении Служебных Обязанностей
Ю.Семенов
При исполнении служебных обязанностей
Глава I
1
Струмилин сел в машину и сразу же полез за папиросами. Последние пять
лет он всегда очень помногу курил и перед медицинской комиссией и после
нее.
"Старая перечница, - зло подумал он о старике профессоре, который
загнал его в барокамеру и выкачивал воздух до уровня, соответствующего
пяти тысячам метров, - ему приятно играть на нервах, этому эскулапу..."
Старик профессор смотрел на Струмилина, ставшего в барокамере зеленым,
вздыхал и грустно покачивал головой. А потом он сказал:
- Плохо, очень плохо, батенька вы мой...
И написал в личном деле Струмилина: "пятая группа". Пятая группа -
последняя летная. Дальше - пенсия, достаточная и почетная. И все. Прощай,
небо, прощай, Арктика!
Струмилин сидел в машине, курил и смотрел на часы. Чем дольше он
смотрел на часы, тем больше злился. Когда он выходил, в вестибюле его
окликнул Фокин из отдела перевозок и попросил подвезти.
- Я через пять минут, Павел Иванович, - сказал он, - подождите пять
минут меня, ладно?
Но прошло уже десять минут, а Фокина все не было. А Струмилин особенно
сердился, когда ему приходилось ждать. Неважно, кого, зачем и почему.
Работа в полярной авиации выработала в нем непреложную привычку:
опаздывать можно не больше чем на сорок секунд. От силы на минуту.
Однажды, еще в самом начале, в тридцать третьем году, он опоздал на
аэродром в Тикси минут на пять. Его первый командир и учитель Леваковский
усмехнулся и сказал:
- Опаздывают престарелые кокетки, сутенеры и неврастеники. Точность -
вежливость королей, и хотя я против монархии, но тем не менее лучше иметь
дело с аккуратным эрцгерцогом, чем с расхлыстанным комсомольцем. Vous
comprenez?
Струмилин смешался, покраснел, а потом весь перелет до острова Птичьего
мучился из-за того, что не ответил: "Oui, monsier..." Ему тогда казалось,
что эта фраза, сказанная с легкой усмешкой, должна была парализовать тот
взрыв смеха, который вызвали слова Леваковского у экипажа. Струмилин
пролетал с Леваковским четыре года и каждый раз поражался изумительной
точности этого человека.
Леваковский не любил, когда штурман, расписывая маршрут и время полета,
говорил:
- Будем минут через двадцать пять-тридцать...
- Точнее, пожалуйста, - просил Леваковский.
- Как точнее?
- А вот так. Точнее.
Штурман хмурился, отходил к своему столику и через несколько минут
говорил оттуда:
- Вы должны прибыть точно через двадцать семь минут.
- Благодарю вас, - отвечал Леваковский и улыбался, прекрасно понимая,
почему штурман делал ударение на слове "вы", а не говорил, как это было
принято, "мы".
Леваковский весь подбирался и сажал самолет точно через двадцать семь
минут.
Сначала Струмилина сердил этот, как ему казалось, никому не нужный и
раздражавший педантизм, но потом незаметно для себя самого он стал
подражать Леваковскому и сердиться на штурмана, когда тот давал
приблизительные данные.
Пролетав с Леваковским два года, Струмилин стал так же поглядывать на
часы, если кто-либо задерживался хоть на минуту. И так же как Леваковский,
он делал выговор опоздавшему вне зависимости от того, кто был опоздавший.
Однажды Струмилин подошел к самолету, когда собрался уже весь экипаж.
Леваковского не было. Струмилин глянул на часы и обомлел: командир
корабля опаздывал на три минуты. Когда Леваковский пришел через пятнадцать
минут, Струмилин мстительно сказал:
- Опаздывают престарелые кокетки, сутенеры и...
- И неврастеники, - перебил его Леваковский, засмеяв
