Семенов Юлиан Семенович - Тропа
Семенов Юлиан
Тропа
В конце сентября тайга сделалась гулкой и пустой. В ней появился новый
цвет - осторожный, сероватый, кое-где переходящий в синеву, а это серо-синее
было иссечено коричневыми стволами деревьев и черными ветками.
Мне надо было уйти с охотничьей заимки возле Синих Падей, где, ожидая
начала белковья, стоял лагерем промысловик Саша. Я должен был добраться до
села Чары. Оттуда раз в неделю в Читу ходил "ЛИ-2".
Когда я сказал Саше, что дальше в тайгу я по смогу пойти, он понимающе
усмехнулся. Прикурив плоскую сигарету от уголька из костра, он глянул на меня
своим фиолетовым глазом, чуть подмигнул и лег на землю, сплошь усыпанную
желтыми опавшими листьями. Поставив себе на грудь маленький транзисторный
приемник, он стал искать музыку. Красненькая шкала цеплялась за разноязыкий
говор и вырывала резкие музыкальные фразы из таинственного мира радиоволн.
- Один не выберешься, - сказал Саша, - здесь тропа с перерывом. Теряется
здесь тропа. Дошлепаем до Распадка, там лесосплав, там и решим.
В Распадке, опустевшем к осени, сейчас жили три человека: медсестра Галя,
сторож (в тайге эта должность выглядит довольно смешным новшеством) и
начальник сплавконторы, который дожидался приказа, чтобы уйти в Чары. Но
приказа все не было, и он сидел в Распадке, играл со сторожем в карты и
домино, а по утрам уходил ловить хариусов в стеклянной мутно-зеленой заводине.
Начальник, с которым Саша 'был дружен, отпустил медсестру Галю на три дня
раньше срока, благо лечить здесь было некого. И на следующее утро мы дошли с
Галей через тайгу в Чары.
Саша проводил нас до мосточка, переброшенного через ручей. Он стоял на
мосточке долго - до тех пор, пока мы не свернули с дороги в тайгу, - маленький
нежный якут с фиолетовыми глазами и тонкими руками танцовщицы, - хороший мой
товарищ, который умел и молчать и пить спирт, когда наваливалась
мильонозвездная ночь, и находить в кромешной темноте оленей, если надо было
уходить от дождя с гольцов в чащобу, и не смеяться, когда ты неловко грохался
со скользкой древесины в ручей, - словом, который умел быть другом, а это, как
известно, редкостное и ценное качество.
Галя шла по тропе быстро, словно куда-то опаздывала. Она шла впереди, я -
за ней. Мушка ее тозовки раскачивалась в такт шагам. Иногда девушка
принималась высвистывать песенку, но каждый раз, едва начав, обрывала себя и
прибавляла шагу.
- Нам далеко? - нелепо спросил я.
- Километр с гаком, - ответила девушка, не оборачиваясь. - Только здесь
гак особый, таежный. В одном гаке от пяти до ста километров, точно пока еще
никто не замерил.
Я засмеялся. Девушка впервые за все время обернулась: курносая, с черной
челкой на лбу, глазищи голубые, круглые, на щеках рыжие веснушки.
- Ты местная? - спросил я.
- Ну да! Я столичная, с Иркутска.
- Давно здесь?
- По распределению. Третий год.
- А самой сколько?
- Старуха.
- Значит, двадцать два, - предположил я.
- Ну да! - фыркнула девушка. - Двадцать два -это уже бабка, а я не бабка,
а пока просто старуха. Двадцать мне.
Мы вышли из мрачного серого перелеска на взгорье. Перед нами в низине
лежали два озера. Одно было длинное, формой похожее на Байкал, а второе
круглое, как сковородка. Длинное озеро было прозрачное, а круглое- черное,
маслянистое. Посредине черного озера сидела стая белых уток. Они казались
белыми из-за того, что подкрылышки у них были светло-голубыми. На черной воде
светло-голубые линии крыльев были видны издали, и они-то делали уток белыми.
Это была п
