Сергеев Алексей - Стерегущий
АЛЕКСЕЙ СЕРГЕЕВ
"СТЕРЕГУЩИЙ"
Глава 1
ЛЕЙТЕНАНТ СЕРГЕЕВ
Привычка осталась с детства: заболеешь - укрывайся сразу двумя
шерстяными одеялами, подоткнувшись ими с боков.
Вестовой поставил на столик самое необходимое при морской
простуде - бутылку рома. Так учил лейтенанта Сергеева его дедушка:
"Сто лет не пей, а при болезни рому выпей".
Александр Семенович через силу, как лекарство, выпил одну за
другой две рюмки крепкого напитка, подтянул одеяло до самых глаз и
сразу же согрелся. Потом его бросило в жар, и стало казаться, что
койку качает, как в мертвую зыбь. От выпитого ли рома, или от жара
мысли слегка стали путаться, выхватывая из памяти отдельные штрихи
прошлой жизни...
Давным-давно не был Сашутка в этих маленьких горенках с крашеными
полами, с мебелью в чехлах из корабельной парусины, с незабываемыми
запахами за десятки лет обжитого уюта и домовитости. Чем тут только не
пахло! Тут и аромат сухих грибов, да не каких-нибудь, а отборнейших
красных и белых, и разных ягод, которых в городе, как говорит бабушка,
ни за какие деньги не сыщешь... Ну, а здесь, дома, ягод не продают,
для себя собирают. Ешь на здоровье... А не съешь, можно варенье
сварить, засушить или залить водкой, чтобы наливка на зиму была. Когда
сам дедушка ее пригубит, а когда гости приедут чужого попробовать.
"Гости, прости господи, - говорит бабушка, - разорение..."
"Ну вот и дома... Дома!" - думает Сашутка, пропуская мимо ушей
бабушкин голос, и слышит, как в сонной тишине однообразно, тикают
часы, а откуда-то из подпола доносится песня сверчка, а вот, пугаясь
собственных шорохов, выкатились на воровской промысел юркие мыши...
Спаленка у Сашутки маленькая, но сколько дорогих детскому сердцу,
родных и значительных вещей вместила она!
Комод с пузатыми, как виолончель, наружными стенками притиснул к
углу детскую кроватку с пологом и сеткой. Напротив комода книжный
шкаф. Чуть отступя от него, ближе к окну, клеенчатое кресло с
наброшенной бисерной вышивкой, с растопыренными налокотниками, на
которые можно положить голову и даже вздремнуть полулежа.
А перед креслом, боком к окну, в промежутке между двумя полосами
портьеры, связанной еще прабабушкой, письменный стол из персидского
ореха с семью ящиками. Портьера на окне, как узор; в тонкие кружева ее
любит заглядывать лунная голубая ночь.
Кроватка с сеткой и пологом родовая, знаменитая. В ней спит не
только Сашутка, но когда-то спал и его отец, про которого матрос
Никитин, оставшийся после флота вольнонаемным вестовым у дедушки,
крикнул как-то, полвека назад, вбежав в дедушкину спальню: "Вставайте,
ваше высокоблагородие! Их благородие мичман Сенечка из Севастополя
приехали".
Дедушка тогда в первый раз увидел сына офицером, при всех
"Георгиях", честно заслуженных на севастопольских бастионах, и только
поэтому простил своего вестового. А то бы припомнил старый матрос, как
вбегать в офицерскую спальню без стука! Знать надо: даже когда на
палубе крикнут "Аврал! Свистать всех наверх!", и то сначала к офицеру
в дверь постучать следует, прежде чем войти.
Дедушка знал и умел соблюдать морские порядки. Но еще строже
относилась к соблюдению морских правил бабушка, истолковывая их всегда
на свой лад.
- У кого форменка чистая, - поучала она внука, - на того и бог во
все глаза смотрит, от морской болезни и от бури спасает. Видит, что
моряк правильный, чего с него взыщешь? Кто неаккуратный, или фуражка
на голове пнем надета, чисто, прости господи, как воронье гнездо, с
того, конечно,
