Сергеев Иннокентий - Продано
Иннокентий А. Сергеев
Продано
Фотоальбом
По отрешённой улице, увешанной ёлочными игрушками, привычно катились
порыжевшие от ржавчины вагонетки. Тротуары уже подмели, газоны были
причёсаны, и пахло сырой землёй и опавшими листьями.
Никто никуда не спешил, час опозданий истёк, и теперь можно было просто
неторопливо брести, наблюдая, как помеченные мелом вагонетки скрываются за
поворотом в одном из облетевших листвой переулков. Я хотел присесть на
скамейку, но она была мокрой, и я только застегнулся поплотнее и улыбнулся
выглянувшей в окно девчушке.
У кирпичной стены дома посреди тротуара стояло глубокое кожаное кресло. Я
подошёл к нему и, усевшись в него поудобнее, стал ждать, пока приготовят
камеру.
- Так, учтите, что мы идём прямым эфиром. Не волнуйтесь и улыбайтесь.
- Я не волнуюсь.
- Вот и прекрасно,- его лицо мгновенно изменилось, и он заговорил сладким
благожелательным голосом.- Э-э-э... Мне бы хотелось задать вам всего
несколько вопросов...
Я понял, что камеру включили, и улыбнулся себе в спину с телеэкрана.
- Что вы почувствовали, когда увидели теплоход?
- Мне показалось, что все обращаются ко мне, и за меня же отвечают...
... Мохнатый славный пёс, улыбаясь во всю пасть, подставлял морду под
ураган жёлтых кленовых листьев. Он чихал и вертел головой.
- Мама, а собачку мы возьмём?
- Ну конечно.
Гербарии не могут передать этого.
Я увидел нефтяные вышки, телеграфные столбы, болоньевые куртки, зонты и
закусочные, но они были на том берегу. И тогда я понял, что должен плыть...
Я бездумно отвечал на вопросы, говорил, что мой любимый цвет голубой, и
что я люблю "Битлз", всё это было правдой, и всё это было привычным. Даже
когда экран за моей спиной погас, я всё ещё продолжал улыбаться, осязая в
сумерках окон Вавилонскую Башню. Она возникла из небытия, она ожила и
зазвучала, она росла и вот уже заслонила собой улицы и переулки, и я
услышал голоса женщин и мужчин, я почувствовал тепло и холод их рук.
Меня угостили солёным печеньем из огромной красной коробки, после чего я,
простившись с провожавшими меня, вышел на пристань.
Студёный ветер путался гривой в шести струнах и лениво перебирал
разноцветные ракушки на берегу. Всё было так, как будто происходило вчера.
Точно вот-вот снова должен был начаться дождь, который будет лить до
поздней ночи. Он будет обдавать веером брызг витрины магазинов и струиться
по жести карнизов и водосточных труб.
И я увидел теплоход и понял, что должен плыть.
. . .
Подхваченные ночным дождём толпы золотоискателей стекаются к красно-серым
отвалам древней породы.
Лезвия их лопат отливают лихорадочным светом. Ноги вязнут в коврах, но
желание вновь оказывается сильнее бессилия. Их взгляды, полные
нерастраченной страсти, пронзают ночной мрак, и неровное дыхание будит
зверей в норах.
По настилу рекламного сияния, по неону и болотной траве катятся волны
болезненного мужества и отчаянного страха. Вперёд, вперёд, нам надо
успеть! Завтра мы будем уже далеко отсюда.
На бензозаправках шипят и исходят бензином гибкие змеи шлангов. Рабочие
пожимают плечами и подмигивают красивым женщинам. Консервные ножи взрезают
жесть, и на сплетённые пальцы падает пепел взорвавшихся как мины
замедленного действия вулканов.
В их руках лозунги, и они не хотят знать о том, что даже самые глубокие
мысли плакаты делают плоскими как фанера, на которой они написаны.
В их руках газовые зажигалки и букеты цветов, завёрнутые в целлофан.
Им вдогонку летят тысячи газетных строк, но они не огляды
