Сергеев-Ценский Сергей - Благая Весть
Сергей Николаевич Сергеев-Ценский
Благая весть
Этюд
Мы сидим с Володей около дачи на новых дверных коробках, приготовленных
для флигеля.
Направо от нас - горы, налево - невысокий, длинный бугор, за которым
далеко внизу неслышный городок, а прямо перед нами - море. Володя - это мой
дворник, старик, старше меня ровно вдвое. На лбу у него - полумесяц:
когда-то лошадь ударила копытом. Выше виска, по той же причине, у него
плешь. Об этом он мне рассказывал так:
- Была мне в голову такая рана, что двадцать докторей в больнице возле
меня стояли, в один голос удивлялись и плечами жали. "Ты, говорят, все
чувства имеешь?" - "Я говорю, все до одного чувства имею". - "И понятие в
себе неповрежденное?" - "И понятие во мне, говорю, все целое". - "Ну,
говорят, ты - старого воску... Теперь уж таких мало осталось... Почесть
таких больше и нет... Если б из нас кому любому такую рану в голову, -
ментально б через две минуты готов..." Трубочку такую, градусник мне под
мышку суют, - смотрят: сорок пять градусов.
- Как будто таких градусов и не бывает, - пробовал я возразить.
Но спокойно сказал Володя, глядя на меня с прищуром:
- А то разве бывает?.. Известно, никогда не бывает... Никогда ни у кого
и не было... А у меня было.
Может быть, и было: старик здоровый и, главное, - очень упрямый.
Поступил он ко мне года два назад, и целый год - я ему "вы", он мне "ты";
теперь уж и я ему говорю "ты" и зову Володей, а не Владимиром. Старик
крепкий, красный, волосатый, и сапоги пуда два. Хвост моему Серому он
подвязывает так долго и так старательно, что мне их обоих жалко - и его и
Серого: зачем столько лишнего труда?
- Володь, брось-ка ты эти штуковины, - сказал я ему как-то: - А то
осерчает Серый да приставит тебе звезду к полумесяцу, - совсем будешь тогда
турецкий святой.
Серый действительно косится назад фиолетовым глазом и фыркает
неодобрительно, но Володя мне не верит:
- Этот?.. Серый?.. Мне?.. Сказал тоже!
- Да зачем ему хвост подвязывать, не пойму? Пусть себе болтается, как
хочет...
- Как это "как хочет"? - И посмотрел на меня Володя строго. - "Как
хочет" - это только у татар так, у народа неудобного... Только бы им по
кофейням шалты-балты да с кухарками любовь крутить по балкам. Да они,
татары, сколько бы дали, кабы их научить так хвосты подвязывать, знаешь?..
Доро-гую бы цену дали (с прищуром).
- Так ты бы им сказал, Володя, а?.. Что тебе?.. Открыл бы свой секрет.
- Ска-за-ал!.. Сказал тоже!.. Помру, не скажу!
- Почему же ты это так?
- А вот и так... Помру, не скажу!
И не скажет, это правда: старик упрямый.
Обычно Володя или тюкает где-нибудь цапкой или киркой в саду, или
что-нибудь поливает, или возится в сарае, а я - у себя, с книгами. Но
сегодня мы праздны, и на Володе новая ситцевая, красным горошком рубаха и
новый синий картуз, и вымыты около бассейна сапоги слоновьи.
Я знаю, что его уж тянет в городок, покрасоваться на набережной, на
пристани, купить семечек на копейку, потом, потолкавшись, зайти в рыбацкий
ресторан, около речки, или в винную лавочку. Но он хочет обзаконить это: он
хочет дождаться двух часов дня, когда прибудет почта. По солнцу, конечно, он
угадает время, подымется и скажет:
- Ну что ж... Дай-ка-сь пойду на почту доскачу!
Одернет рубаху, поправит картуз, чтобы стоял геройски, кашлянет в руку
и пойдет. Почему-то он всегда говорит: "Доскачу", "добегу", "живо слетаю"
(это при его-то сапогах!) - и ходит долго.
Это будет в два часа, но пока еще рано, и мы можем посидеть праздно,
по
