Библиотека в кармане -русские авторы

         

Сергеев-Ценский Сергей - Неторопливое Солнце


Сергей Николаевич Сергеев-Ценский
Неторопливое солнце
Поэма
И здесь, где плескалось море внизу, а вверху сзади стояли горы, где
кипарисы купались в голубом зное и розовые тропинки вились по сожженным
соломенно-желтым скатам, - и здесь, как везде, каменщики пили больше, чем
плотники, кузнецы больше, чем каменщики, слесаря больше, чем кузнецы, больше
же всех пили печники и штукатуры.
Бог знает, может быть, в извести и глине, в белой и желтой земле,
заложено какое-нибудь неизвестное пьяное бродило, и от одного вида их
неудержимо тянет простого, близкого земле человека к вину - только найти
трезвого печника было невозможно.
Шесть раз ходил в городок с дачи Пикулина дворник Назар - нужно было
поправить плиту на кухне, - печники пили. И когда попался, наконец, рано
утром хромой Федор, неизвестно где и как проведший ночь, но теперь почти
свежий и способный к работе, Назар неотступно стоял перед ним, пока не
убедил пойти на дачу.
- Да ведь в гору! - думал увильнуть Федор.
- Ну что ж? Далеко?.. Ах ты ж, господи!.. Я, когда работал, обыденкой
за десять верст ходил.
- Нога у меня!.. Видишь, нога хромая.
- Ну что ж, нога! Я раз ногу-то в кровь растер, а за сколько верст
ходил! Не пойдешь - не поешь... Вон сторожка в лесу, видишь? Семнадцать
верст ходу, а по черной работе и там бывал.
- Бывал - бывал... Везде он бывал... А я и в Ерусалиме бывал, пуп земли
видал и прикладывался.
Федор - бородатый, рыжий, нос огромный, вверху костяной, внизу сизый;
глаза - серые щелки; картуз внахлобучку, без полей, задряпанный, вытертый;
волосы старые, дьячковские; фартук - из грязи, сала, холстины, глины,
извести и смолы; штаны - сорока цветов. Говорит басом: шея с огромным
кадыком, - должно быть, смолоду хорошо пел и теперь поет, когда сильно пьян.
Голову любит подбрасывать бодро, и когда говорит, то сразу всем телом: и
глазами, и шеей, и длинным носом, и бородою, и даже хромой ногой. А Назар -
молодой еще, но какой-то весь свалявшийся, залежалый, как сухой веник:
хочется подержать его в кипятке, распарить. Скулы у него торчат, усы
белесые, еле видные, бороды нет - не растет; бровями все время озабоченно
думает.
Городок весь каменный и черепичный, - совсем маленький: одна церковь,
две мечети. На раскаленной набережной, забранной от моря бетонной стеной,
сгрудились мелкие лавчонки.
- Хочешь воды зельтельской? - спрашивает сурово Федор Назара. - Ежели
хочешь, на, пей. - И сам цедит в стакан из сифона и бросает на прилавок две
копейки. Старый лавочник Мустафа сидит, смотрит, курит трубку; зачем
подыматься ему, когда и без него все найдут! Самое трудное у него - отрезать
халвы сколько надо; но многие и это делают хорошо.
Медленно проходит мимо страшно тучная дама, вся в белом и под белым
зонтиком с кружевом. От зонтика на серой мостовой синеватая тень с маленьким
золотым зайчиком в середине: должно быть, зонтик дырявый. Остановился чей-то
сильный рыжий сеттер над самой бетонной стеной, четко врезался в синеву моря
и задумчиво смотрит, а в море белые чайки, точно их припаяло к воде,
качаются вместе с рябью, а дальше - идут не идут возле самого горизонта два,
три, четыре баркаса-парусника и совсем выпадает - еле держит глаз - пароход.
На перевал к даче идти тяжело. Тропинка взбирается на него хитрыми
изворотами по сыпучему шиферу, и снизу вид у нее, как у балованной гончей на
охоте.
- Как это - не понимаю я этих людей! - ворчит Федор. - Что теперь,
зима? Непременно тебе плиту? На дворе готовить не можешь? Эх, народ





Содержание раздела