Сибирцев Иван - Золотая Цепочка
ИВАН ИВАНОВИЧ СИБИРЦЕВ
ЗОЛОТАЯ ЦЕПОЧКА
ГЛАВА ПЕРВАЯ
1
Слоистое небо цеплялось за спицы телевизионных антенн. Старенькая
церковка накренилась в косых дождевых струйках, и почернелые купола
провисли меж ветками мокрых деревьев.
- Первое июня... Начало лета, - с усмешкой сказал Федорин и
отвернулся от затянутого потеками окна.
Он взял со стола монументальный, как Библия, "Справочник образцов
иностранной валюты". Медленно перекидывал плотные страницы. Вспыхивали
и угасали зеленоватые американские доллары, радужные британские фунты,
сизые, как сукно солдатских мундиров, западногерманские марки,
оранжевые мексиканские песо, японские йены. Мелькали профили и фасы
здравствующих и почивших королей, президентов и полководцев...
Федорин перекидывал страницы, но видел не иноземные банкноты.
Кажется, с каждой наклейки смотрело на него не по годам одутловатое
лицо Валентина Игумнова. Судя по его повадкам, в игумновских тайниках
покоится немало из того, что собрано в этом альбоме. Федорину не
миновать заглянуть в эти тайники. Но это завтра. Может быть,
послезавтра... А сегодня снова до глубокой ночи колесить по Москве.
Приказано изобличить, задержать Игумнова, завершить дознание и
передать дело следователю. А что передашь, если Игумнов залег у себя
на квартире, как медведь в берлоге, и всех его поставщиков и
покупателей ровно бы смыло этим нескончаемым дождем.
"А без твоих коммерческих связей, - глядя на фотографию Игумнова,
мрачно сказал Федорин, - ты, Валентин Николаевич, голый. И мне ты,
попросту говоря, не нужен. Если брать тебя таким, то через трое суток
тебе принесут извинения за незаконный арест, а мне соответственно
выговор в приказе. И поделом. Моя уверенность в том, что ты матерый
валютчик, для следствия и суда не имеет значения. И чтобы все у нас с
тобой было по закону, надо, чтобы ты сам вышел из укрытия и привел
меня к своим клиентам".
А дождевая хлябь за окном слезилась так тоскливо, разом на плечи
навалились усталостью три полубессонных ночи в ожидании выхода
Игумнова на сделку, и Федорин расслабленно откинулся на спинку стула,
распустил узелок галстука, расстегнул воротник сорочки:
"Эх, жизнь инспекторская! Другу не пожелаешь, а недругу не
расскажешь...".
В дверь постучали. Вежливо, но твердо.
- Войдите, - ответил Федорин. И одним движением застегнул
воротник, подтянул галстук.
Вошла миловидная девушка.
- А, Наташа! Что, какой-нибудь экстраконцерт, товарищ культорг? К
сожалению, не могу даже на экстра-ультра. Горю синим огнем с одним
типом. И прокурор по надзору дровишек подкидывает в огонь...
Наташа без улыбки взглянула на него и сказала растерянно:
- Товарищ старший лейтенант, он умер...
- Кто? - Федорин настороженно смотрел на девушку. - О ком вы,
товарищ старший сержант?
- Посетитель к вам. Мне, говорит, надо к товарищу Федорину,
который занимается золотом. Подал мне паспорт. Только я собралась вам
позвонить, чтобы получить разрешение, а он вдруг откачнулся от
окошечка и вроде бы приседает. Посетители его газетками обмахивают,
щупают пульс. Потом слышу: "Все, умер". Я сразу же к вам. Вот его
паспорт...
- Никандров Иван Северьянович, - читал Федорин. - Родился в
Москве 27 марта 1890 года. Прописан: Восьмой проезд Марьиной рощи, дом
номер...
С фотографии на Федорина глядело круглое добродушное лицо:
массивный, с глубокими залысинами лоб, волнистые волосы, слегка
тронутые сединой. Таким был Никандров двадцать лет назад, когда
получал паспорт...
- Я не знаю этого человека и
