Силецкий Александр - Необходимое Условие
Александр Силецкий
Необходимое условие
Фантастический рассказ
Москвич Александр Силецкий по образованию кинодраматург, работал в
заводской многотиражке, потом - в издательстве. И все это время писал
фантастику.
Воспоминаний не было. И сновидений - тоже. Весь мир - и прошлое, и
настоящее - заволакивал туман, бесформенный, бесцветный, на разные голоса
шепчущий одно и то же, постоянно: "Да... да... е-да... еда..." И - зыбкий
образ чего-то сладко-сытного... А после - целый кусок хлеба, теплый,
пряно-терпкий, до головокружения... И маслянистый, рыжий бок роскошной
отбивной...
Клевцов застонал, гоня от себя наваждение, и медленно открыл глаза.
Вот, подумал он как о ком-то постороннем, сегодня я опять сумел проснуться,
сегодня я еще живой... Значит, буду работать. Пока не свалюсь... Ерунда! Я
должен привыкнуть к голоду, к этому опухшему телу... Если оно умрет... Стоп,
о чем это я? Нельзя, нельзя расслабляться, надо тянуть. День, два, три,
сколько смогу...
Он поднялся с кровати и уже привычно, как старик, прошаркал по
холодному полу к заиндевевшему окну, отдернул штору и, подышав немного,
вытопил на стекле прозрачный глазок.
Серое зимнее утро. Схваченная льдом Нева, черные точки людей, устало
движущихся к проруби... Запеленатый в мешковины шпиль Адмиралтейства, почти
слившийся с низким стылым небом. И методичные глухие удары - отзвук близкой
канонады...
Война... Блокада... Из последних сил цепляющийся за жизнь
полуразрушенный, полуобезлюдевший, полузамерзший город...
Я ведь тоже, по-своему, солдат, подумал Клевцов. Есть моя работа,
которую надо довести до конца. Есть голод, который надо превозмочь... Я
знаю: эта работа очень пригодится - потом, когда войны не будет.
Было холодно. Дрова кончились. День назад он отнес оставшиеся поленья в
соседнюю квартиру - трем маленьким ребятишкам и их умирающей матери. Вчера
вечером он отдал им последнюю осьмушку хлеба. Больше не осталось.
Голова кружилась, не хватало воздуха...
"Ничего-ничего, - в который раз подбодрил он себя, - должно пройти,
сейчас пройдет. Сяду за стол и начну работать".
В дверь слабо постучали.
Он ничего не ответил.
Дверь шурша отворилась, стрельнув в квартиру новой порцией холода, и на
пороге возникли три маленькие, закутанные с головы до ног фигурки. Из-под
шапок и повязанных сверху платков огромные детские глаза смотрели с ужасом,
как у затравленных зверьков, которые спасались, бежали и наконец без сил
остановились...
- Дядя Слава, - с усилием шевеля озябшими губами, произнес один, - мама
умерла.
- Теперь все, - добавил другой.
Оцепенение и слабость провалились в никуда. Клевцов выпрямился и,
оттолкнувшись от подоконника, сделал несколько шагов навстречу.
- Как это все? - строго спросил он.
Дети стояли смирно, сбившись тесной кучкой, - ни слез, ни жалоб...
Точно решили меж собой наверняка: жить - черед, когда время пришло, и
умирать - черед, когда время себя исчерпало. Просто. И другого - ничего.
- Все, - развел руками в продравшихся варежках третий. - Сегодня
мама... Потом...
- Мы умрем без нее, - с холодной рассудительностью докончил первый. -
Все съели, дров нет, мамы нет. И похоронить некому.
Клевцов всегда слыл добрейшим человеком, но сейчас он смотрел на детей
почти с ненавистью.
Как они смеют?!
Да, он прекрасно понимал, что они обречены, почти наверняка. Но как они
смеют говорить об этом, когда еще есть силы двигаться, говорить, в конце
концов хотеть чего-то?! И он... Неужто он так плох, что на него надежды нет?
- В
