Библиотека в кармане -русские авторы

         

Симонов Константин - Япония, 46


Константин Симонов
Япония. 46
В квадратных скобках - постраничные примечания (авторские), в конце
файла - редакционные (Л. Лазарева).
Константин Симонов
Япония. 46
Тридцать лет назад я возвращался из Японии после поездки, которая
заняла около пяти месяцев. Оставалось доехать до Москвы, чтобы начать
работу над большой книгой о Японии, для которой, как мне казалось, были
собраны все необходимые материалы - в этом, собственно, и заключался для
меня главный смысл поездки.
Однако где-то на перегоне между Читой и Иркутском к нам в вагон
принесли телеграмму, из которой следовало, что я должен слезть с поезда,
пересесть на самолет и немедля отправиться в длительную командировку в
Соединенные Штаты1. Телеграмма не предполагала возражений, не оставляла
времени на размышления и, как впоследствии выяснилось, надолго перекрестила
все мои прежние планы.
Я слез с поезда и через трое суток - по тому времени достаточно быстро
- оказался в Вашингтоне, а мои товарищи по поездке в Японию Борис Агапов2,
Борис Горбатов3 и Леонид Кудреватых4 все еще продолжали свой путь в Москву.
Вместе с ними возвращалась в Москву Муза Николаевна Кузько5, старейшая
стенографистка "Красной звезды" и мой неизменный помощник в военные и
первые послевоенные годы. Вместе с Музой Николаевной в ее объемистом
рабочем чемоданчике ехали в Москву и мои японские дневники, больше тысячи
страниц, продиктованных, но по большей части еще не расшифрованных. И
потому, что там, в Японии, не хватило на это времени, и потому, что
некоторые страницы этих дневников и записей бесед с самыми разными людьми я
до возвращения домой предпочитал хранить не в машинописи, а в закорючках
той старинной стенографической системы, которую еще в начале века взяла на
вооружение Муза Николаевна.
Сейчас эти дневники, а точней - страницы из них, перед вами. И мне
остается объяснить, почему - сейчас. Почему я все-таки решился предложить
вниманию читателей эти тридцатилетней давности записи тридцатилетнего в ту
пору автора, так и не написавшего тогда на основе этих записей задуманную
им книгу о Японии.
На мой взгляд, послевоенной Японии повезло в нашей литературе. На
память сразу же без особых приглашений приходят "Японские заметки" Ильи
Эренбурга, "Японцы"6 Николая Михайлова (в соавторстве с Зинаидой Косенко),
"Сад камней" Даниила Гранина7 и, конечно, "Ветка сакуры" Всеволода
Овчинникова8 - плод многолетних пристальных наблюдений и размышлений умного
и тонкого человека.
Последней по времени из этих книг о Японии была книга Бориса Агапова9,
над которой он работал очень долго и умер накануне ее выхода из печати. Так
же как и у Овчинникова, эта книга - плод многолетних размышлений, только с
той разницей, что в основе всех этих последующих размышлений лежат
наблюдения и разговоры того, первого послевоенного года в Японии, когда я
почти ежедневно был или спутником Бориса Николаевича Агапова, или
слушателем его вечерних кратких и остроумных резюме, которыми он имел
привычку заканчивать очередной рабочий день.
Впоследствии, работая над книгой, он сетовал, что в свое время многого
не записал, и, для проверки памяти прочитав мои дневники, попросил
позволения привести несколько выдержек из них в своей книге. Я сказал, что
буду очень рад этому.
- И вам нисколько, ни чуточки не жалко? - почему-то улыбнувшись моей
готовности, спросил Борис Николаевич.
- Ни чуточки. А почему вы спрашиваете?
- А потому что я на вашем месте, наверное, сам бы напечатал эти
дневники. Не только т





Содержание раздела