Ситников Константин - Кукольник
Константин СИТНИКОВ
КУКОЛЬНИК
Старик сидел за низким столиком под разноцветным тентом на открытой
террасе. Легкий бриз играл красными, желтыми и зелеными лепестками
матерчатого зонта над его головой. Мы были единственными посетителями
летнего ресторанчика на обрыве, если не считать маленькой девочки, лет
четырех, в белом ситцевом платьице, которая стояла возле перил, держась
ручонками за прутья и глядя на море.
С моего места, почти у самого входа в пустое сумрачное помещение,
моря видно не было, однако близость его ощущалась по всему: по огромной
тускловатой голубизне, затянутой редкими перистыми облаками, и по тому,
как девочка щурилась, прислоняясь щекой к гладкому деревянному поручню,
прогретому за день солнцем.
Потягивая через соломинку охлажденный оранж, я предавался
неторопливым размышлениям. С кем пришла сюда эта малышка? Вряд ли ее
привел старик, для этого она держалась слишком независимо. Скорей всего,
решил я, это дочка какой-нибудь одинокой официантки или продавщицы,
которой было не с кем оставить ее дома и чья вечная недостача времени
давно уже приучила девочку к недетской самостоятельности. Меня слегка
беспокоило, что за малышкой нет никакого присмотра. Когда она просовывала
ножку между прутьями и болтала ею над обрывом, во мне просыпалось
полузнакомое мне чувство - я назвал бы его "отцовским инстинктом", к
которому примешивалась ставшая уже привычной обида: если бы четыре года
назад судьба распорядилась иначе, более справедливо, сейчас у меня тоже
была бы дочь.
...В ту пору мне едва исполнилось восемнадцать. Женщина, с которой я
сошелся вопреки воле своей матери, была вдвое старше меня. От мужа у нее
не было детей, она объясняла мне это тем, что дети рождаются только от
любви. Я безоглядно поверил ее словам, как привык доверять ей во всем. Мы
любили друг друга, и через девять месяцев у нас родилась прекрасная
маленькая дочурка.
Мне казалось, что после рождения дочери моя любовь к ее матери только
удвоилась. Но что-то надломилось в ее любви ко мне. Отчуждение и неприязнь
все больше овладевали ее душой. И страх, дикий, неуправляемый страх.
Вскоре я почувствовал, что моя жена всеми правдами и неправдами пытается
оградить от меня мою дочь. В ее взгляде появилась подозрительность...
болезненное недоверие... Я терялся в догадках. Я не находил объяснения ее
поведению. Наконец я не выдержал и потребовал от нее объяснений. И тогда
мне открылось такое! Много... много ночей подряд (по ее словам) я вставал
с постели и, как сомнамбула, шел на кухню... Возвращался я со столовым
ножом в руке и, приблизившись к детской кроватке, надолго склонялся над
своей спящей дочерью...
Когда она рассказывала мне об этом, ее голос дрожал от ужаса.
И все же я ей не поверил. Ведь я ничего, ничего не помнил из того,
что она мне приписывала! Я так любил свою первую и единственную дочь...
Разве могло быть правдой то, в чем она меня обвиняла?
- Клянусь! Клянусь! - хотелось мне крикнуть. - У меня и в мыслях нет
ничего такого!
Но она пригрозила мне психушкой, и я трусливо бежал из города. Легкое
душевное расстройство, которым я страдал с детства, было причиной моей
непростительной слабости. Вы ведь знаете, шизофрения почти не поддается
лечению. Боюсь, что и теперь, четыре года спустя, я оставался все тем же
впечатлительным, легко подпадающим под чужое влияние человеком.
И вот я вернулся в родной город. Вернулся для того, чтобы попробовать
объясниться со своей женой и повидаться с дочерью. Кроме того, мне
