Смирнов Сергей (Томск) - Эвтанатор (Записки Врача)
Сергей СМИРНОВ (г.Томск)
Эвтанатор
(Записки врача)
"Лимита... Было такое понятие. Когда тысячи людей перлись в столицы,
устраиваясь под солнцем поудобнее. Понятно - на фоне того, что творилось в
нищих провинциях, столичные прилавки казались пределом мечтаний. Даже
апельсины продавались в киосках...
Эти апельсины меня тогда и смутили. И, поразмыслив, потосковав, тысячу
раз обо всем передумав бессонными глухими ночами в нашем степном городке,
я решился.
И стал лимитой.
* * *
Обычный участковый врач в нашем захолустье - человечек важный, нужный,
и вообще уважаемый.
Участковый в большом городе - ноль, поденщик, обслуга.
А уж в Питере - два ноля...
Я это понял не сразу. На первых-то порах, получив однокомнатную хрущобу
на улице Ковалевской и участок поблизости, я был доволен донельзя. Как же!
Столичный житель.
Жилплощадь позволяет - можно выписывать родню. Размножаться и
отвоевывать место под тускловатым питерским солнцем.
Первые дни, после работы, любил даже просто погулять. А в выходные
непременно выбирался в центр. Ехал на метро до Гостиного, или до Невского,
или до Мира - и шлялся бесцельно, вдоль набережных, по мостам, мимо домов,
увешанных мемориальными досками.
Потом радость стала быстро проходить. И не потому, что платили гроши и
держали на работе в черном теле. Нас таких в нашей больничке много было.
Не хватало другого. Только я не сразу понял, чего. И не сразу определил
это слово. А когда определил - стал смотреть вокруг совсем другими глазами.
Самоуважение.
Прием в поликлинике - это еще цветочки. Хотя и там гадостей хватало.
Вечная слежка начальства, проверки, горы бумаг, да еще и непременные
собрания с разносами. А вот вызовы...
Ну, положим. Приходишь к больному, который, судя по бумаге, чуть не при
смерти: температура сорок и все такое. А встречает... Сейчас таких
называют "новыми русскими", а тогда называли блатными. Мордоворот,
двухдневная щетина, в квартире хрусталь, ковры, финская стенка, на столе -
остатки загула:
недопитая бутылка виски, лимоны-апельсины, и непременный огурец.
И этот мордоворот, постанывая, говорит:
- Слышь, мужик. Не обижайся - я загулял тут, дня на три... Ты мне
больничный двадцатым числом выпиши? Ну, само собой, как скажешь... Может,
коньячку хлопнешь?
- Хлопну, - говорю. Сажусь, сдвигая закуску, и начинаю писать.
Жлоб трется возле, пыхтит и чешет посиневшую от загула репу.
Я выписываю больничный, кладу его на огурец и садистски участливым
голосом говорю:
- Завтра придется прийти, сдать анализ крови.
У жлоба со звоном отстегивается челюсть.
- У нас, - говорю, - строго: с восьми до девяти. А потом пройдете
флюорографию. Мочу принесете. В баночке.
Он никак не может поверить. Переходит на шепот:
- А мочу-то зачем?..
- Для полноты клинической картины, - отвечаю я. - У вас заболевание
запущенное. Соберете анализы - и милости прошу на прием. В среду, с
одиннадцати до двух.
- Чего?
- В среду, - терпеливо повторяю я. - С одиннадцати...
- Да ты не понял! - переходит он на более привычный ему угрожающий тон.
- Я в загуле, мне отмазка нужна на работе.
- В научно-исследовательском институте, наверное, работаете? - говорю
я. Клиент работает рубщиком мяса на Кузнецком рынке. А там загулы не
понимают.
- Чего?..
Он машинально выливает стакан виски в свое отвисшее брюхо, облепленное
мокрой футболкой с надписью Кока-кола".
Занюхивает огурцом. И выдает свое коронное:
- Ты, это. Ты скажи прямо: скока.
Так я и знал. Это "скока" - их пропуск куда угодно. С э
