Смирягин Андрей - Обои
Андрей Смирягин
ОБОИ
Недавно на работе прочитали статейку о голубых. А я, скажу
вам, впечатлительный очень. Достаточно мне прочесть о какой
болезни, я тут же нахожу симптомы этой болезни у себя. Например,
в той статье было написано, что голубых тошнит от женщин. А меня
от наших баб на работе уже не то, что тошнит - рвет.
Кладовщица удовлетворена должна быть? Должна! Без нее у нас
весь участок встанет. Шеф-повар, Томарка, чтобы довольная была
надо? Надо! Не говоря уже о раздатчице Настюхе. Я же не
самоубийца, я бригадир, я за нормальную работу всей бригады
отвечаю. А бухгалтерия в день зарплаты - там же целый отдел с
нерастраченной нежностью сидит и скучает. Директорская секретарша
и та на мои плечи легла. Я ее как-то спрашиваю: "Вер, а наш
директор, он что, не функционирует что ли совсем?" "Почему,-
говорит она,- функционирует, но так ласково и нежно, что почти
незаметно".
Короче, на работе за день так вымотаешься, придешь домой, а
там уже моя Любка сидит. За день либидо накопила - я из ботинок
выскочить не успеваю. Тут эта статья как нельзя кстати и
подвернулась.
Прихожу домой. Любка сразу ко мне. "Пойдем,- говорит,- Сеня,
посмотришь. Я купила в нашу спальню новые обои". Это у нас
условный знак такой. А я и говорю: "Люб, ты только не пугайся, но
выяснилось, что я голубой". "Да нет,- скалится она,- не голубые,
а розовые". "Люба,- повторяю я терпеливо,- при чем здесь обои. Не
могу я больше с женщинами - голубой я". "С каких это пор ты
голубым стал?- спрашивает она.- Вон рожа красная какая". "Да нет,
я в другом смысле. Ну помнишь, по телевизору про них смотрели?"
Любка сначала остеклянела, а потом сразу заголосила, завыла, вещи
теплые мне засобирала, спрашивает, когда меня обратно ждать. Я
говорю: "Люба, ты не поняла, за это сейчас не содют, это же
болезнь". "Заразная?"- сразу недоверчиво переспросила она. "Нет,-
говорю я,- это психическое. Это когда мужчине женщину чем-нибудь
пришибить охота, вот как мне сейчас тебя".
Потом сжалился. "Ладно,- говорю,- не реви. Пойдем в
последний раз этим позорным делом займемся, и все - завяжу я с
вами".
На следующий день директор ко мне подбегает. Шепчет: "Сеня,
ты что офонарел? На складе бардак, ползавода с животами мучается,
двоих уже в реанимацию увезли, на носу баланс, а главного
бухгалтера Самуилыча девчонки в отделе закрыли и неизвестно что с
ним делают, а ему еще до пенсии дожить надо.
Сеня, родной, выручай! А мы тебе зарплату вдое увеличим,
молоко за вредность давать будем, а летом на Гаваи. А?"
"Нет,- говорю я,- все! Завязал я с блудом. Хотите, товарищ
директор, с вами пойдем, обои в спальне посмотрим,- и так игриво
в нос его целую,- но о женщинах больше не может быть и речи. В
конце концов имею я право на переверзию или не имею? Свобода у
нас личности или не свобода?"
"Свобода-то,- говорит он,- свобода, но нельзя же завод из-за
таких глупостей останавливать. Сегодня голубым дашь волю, а
завтра за ними некрофилы потянутся, а у нас производственный
процесс".
Но меня переубедить - легче расстрелять. Я, если на принцип
пойду, все, сливай воду. В общем, выгнали меня с завода с
треском.
Ладно, обойдусь без вас, думаю, не пропаду. Я в проститутки
пойду. Посмотрим тогда, кто больше заработает: я за ночь у
"Интуриста" или завод за смену у токарного.
Под вечер надеваю ленкины чулки с юбкой. Кофточку
симпатичную. Крашусь ейной помадой. Ничего себе такая бабенка
получилась, смазливая. Мне даже самому понравилась. Только выхожу
к "Интуристу", а
