Солоух Сергей - Картинки
Сергей Солоух
Картинки
короткие истории
Вете Акатовой и Розе Ветровой
Взволнованно.
КРЫЖОВНИК
Серьезный человек в щелочку не подглядывает, буква зет, поза
членистоногого, фииии... Да и что увидишь, ценой переохлаждения нежного
копчика и нарушения кровообращения нижних конечностей? По большей части,
лишь трепет неясных крыл, да нечто розовое без выраженной половой
принадлежности. Нет, только лежа, среди смородины и крыжовника, на е5, или,
положим, f4, любительской доски пайковых соток.
- Павел!
Зачем отзываться, и выдавать стратегически верно выбранную позицию
военно-полевой раскладушки, скрип-скрип, в самый разгар прополки ранней
моркови соседскими барышнями? Или это кабачки? Не важно. Ботаника, в данном
случае e pluribus unum, лишь ласковый хлорофил фона.
- К Бычковым, наверно, пошел.
Конечно, куда же еще, убыл ремонтировать оранжевый "школьник" со
звонком, ловкостью слесарного гения поощрять двигательную активность
бычковского потомства.
Легкий ветерок шевелит набедренный сатин Павла Ильича Рабинкова,
старшая, все-таки старшая, думает он, выбор немыслимо труден, бессмысленен и
решительно невозможен, но сладок концентрацией и сосредоточением. Ммммм.
Молочная спелость против сахарной зрелости.
- Козел, этот старый пес, сосед, - скороговоркой поддерживает Катя
бойкий ритм удаления маленьких противных листочков, - ты представляешь,
вчера предложил подвезти от остановки.
- Вместо двухсот метров, километр околицей?
- Да, в его старых вонючих "Жигулях".
Не такие уж они, положим, и вонючие, думает сестра, но козел, это
точно.
- Ну вот опять, целый кусок пропустила, куда торопишься?
- Ленка, ты ворчливее матери.
Тыльная сторона ладони оставляет на лбу пыльную сороконожку. Замарашка,
как была замарашкой сестрица, так и останется.
Со стороны малинового плетня, из-за дальнего, поросшего какой-то
куринной мерзостью, угла огорода плывут отзвуки полуденного боя кремлевских
курантов, "Маяк", ать-два, равнение на звезды, на рубин с электричеством
внутри.
Четыре часа дня, скоро Катька засобирается на автобус, которым приедет
сын Рабинковых Андрей. Андрюшка - хрюшка, мягкая игрушка.
Врешь, врешь, врешь, ну, Андрюшка, ну, свинюшка, ну, еще туда-сюда, ну
а мягкая игрушка, это просто ерунда.
- Знаешь что, твой папаша пристает к Катьке, и за мною нагло
подсматривает.
- Это месть за мое счастливое детство у щелочки китайской ширмы.
Обратная сторона Эдипового комплекса. Актуализация сублимации.
- Андрюха, ты болтун и очкарик.
- И жид. Скажи, жид пархатый.
- Жид пархатый, жид пархатый.
- Ну, вот, придется теперь тебя наказать.
- Накажи меня, пожалуйста, my dear Andrew, my sweet boy.
- Да уж, придется, я вижу, с первого раза не доходит...
Девушки добивают грядку и разгибаются, Боже мой, Павел Ильич смеживает
веки, так даже лучше, этот несносный нейлон, дедерон и полиамид, дурацкие
тесемки и лямки, от которых лишь белая рябь полнолунья в глазах, воображение
сдувает, уууу-уф, и уносит, уносит... Клен, ты мой цветущий, ты, почему,
братишка, весь в разноцветных лоскутках и похож на елку в самый комариный
сезон? Волею-с Павла Ильича Рабинкова.
- Ку-ку, ку-ку, - от изумления начинает икать тупой организм кукушки в
ближней роще.
- Павел, ты, никак, уснул здесь в тенечке?
А? Да, слегка, нормальное состояние интеллигентного человека на
природе, легкая дремота, неосознанная необходимость, что поделать,
вакация...
Полуокружья ушей и щечек Марии Петровны светятся розовой четвертью
спектра.
- Павел, ну сход
