Библиотека в кармане -русские авторы

         

Станюкович Константин Михайлович - На Другой Галс


Константин Михайлович Станюкович
На другой галс*
______________
* Лечь на другой галс - значит поворотить. (Прим. автора.)
I
Однажды, когда июльский день в захолустном городке выдался особенно
жаркий, Нилыч и я спасались от палящего зноя под густою листвой дикого
винограда беседки в фруктовом саду.
Разумеется, Кудластый был с нами. Он спал, всхрапывая тяжело и
беспокойно.
Нилыч, возвратившись ранним утром с купанья, нарубил сажень дров и
аккуратно сложил их, потом дал обычный урок маленькому Абрамке и, по
окончании урока, занялся починкой кое-каких погрешностей своего костюма.
Теперь, после двух рюмок водки, плотного завтрака и недолгого сна в
своем сарае, Нилыч с чистою совестью и по праву благодушествовал, покуривая
трубку и ловко сплевывая в сад через открытую дверь беседки.
Кругом стояла мертвая тишина. Зной точно истомил людей и животных. Все
притихли. Городок будто замер.
Со двора и из дома ни звука.
Не слышно было гнусавого и нежного голоса "уксусной" хозяйки, имевшей
обыкновение "скулить", как выражался Нилыч, упрекая Акцыну и Карпо
решительно за все, за что только могла придумать придирчивая скаредность
хозяйки.
Она "скулила" и за то, что наймиты не берегут хозяйского добра и не
жалеют "бедной слабой женщины", и за то, что получают жалованье совершенно
напрасно.
Не раздавалось протестов Акцыны и иронических ответов Карпо. Не слышно
было шуток и перебранок между собой их молодых певучих голосов. Обыкновенно
болтливые, они словно набрали в свои рты воды. Не мурлыкал лениво и Карпо. И
куда делся он, не могла бы ответить и Акцына, дремавшая в кухне.
Почтенная свиная семья - маменька, папенька и пять боровков -
растянулись под забором и - ни хрюка. Не шелохнулась, ни разу не крякнув,
стайка уток, забившаяся в траву. Не видать ни гусей, ни индюшек, ни хвастуна
павлина. Даже два петуха не вскрикивали как оглашенные, что жарко, и курицы
не кудахтали и куда-то попрятались.
Нилыч не раскис от жары и неожиданно и несколько возбужденно вдруг
проговорил, понижая свой громкий голос бывшего боцмана:
- То-то оно и есть, вашескородие! Вовсе чудные загвоздки бывают на
свете, ежели подумать... Поди обмозгуй их!
После этих слов Нилыч снова смолк.
Смолк и задумался, подняв глаза на кусочек голубого неба, с которого
глядело ослепительно-жгучее солнце, заливавшее блеском замлевшие деревья и
рдевшие плоды перед беседкой, словно бы искал в бирюзовой лазури объяснения
"загвоздки", и даже не раскуривал потухшей в его зубах трубочки.
Прошла так минута, другая задумчивого созерцания Нилыча.
Наконец он отодвинулся в тень беседки, сунул трубку в карман своих
широких полотняных штанов и, обративши ко мне сморщенное загорелое лицо,
раздумчиво произнес:
- Я и говорю: не понять, вашескородие!
- Что не понять, Нилыч?
- Да человека... Жил себе, примерно сказать, все время на одном галце и
вдруг круто обернул на другой галц. И раскуси, по какой такой причине? Что у
его в душе? В том-то и загвоздка, что быдто из-за смеха... И уж как его ни
утихомиривали - и так и этак - ничего не боялся человек, а смеха
испугался... И ведь кто его поднял на смех? Прямо-таки вроде молокососа... И
из-за такого зубоскала и - поди ж - переменил весь курц жизни,
вашескородие!.. А доложу вам, что был человек не то чтобы в легких годах, а
в пожилом возрасте... За пятьдесят перевалило, как он вошел в другое
понятие... Почему? В каких смыслах? А он ни гу-гу... На другой, мол, линии -
и шабаш! Просто, вашескородие, ошарашил, и никто н





Содержание раздела