Степанов Анатолий - В Последнюю Очередь
Анатолий СТЕПАНОВ
В ПОСЛЕДНЮЮ ОЧЕРЕДЬ
Тот апрель был чудесен в Москве. Теплый, беспрерывно солнечный, он
все свои тридцать дней жил в напряженном предчувствии небывалого майского
счастья. Уже дымились набухавшими почками старые деревья вечно молодых
московских бульваров для того, чтобы вскоре вместе с победными салютами
взорваться ослепительной зеленью листьев.
А теперь быстрей - через улицу Горького на просторы самого
знаменитого российского тракта.
Со второго этажа сине-голубого троллейбуса армейский капитан
рассматривал набегавшее на него Ленинградское шоссе весны 1945 года.
Рассматривал с отвычки незнакомый и щемяще родной путь своего детства,
своей юности и своей мужской решимости, с которой три года тому назад в
последний раз совершил этот путь от дома к войне.
У остановки "Протезный завод" две веселые тетки помогли ему сойти:
капитан был при чемодане и здоровенном вещмешке, а левая рука действовала
плохо.
- Спасибо, сестрички! - крикнул он в уплывающую и закрывающуюся дверь
и озабоченно осмотрел себя.
Он был франт. Хорошего тонкого сукна коротенький китель с выпуклой
ватной грудью и прямыми ватными же плечами, той же материи, роскошные
бриджи, смятые в гармошку маленькие сапоги дорогого хрома и фуражка,
основанием блестящего козырька привычно сидевшая на лихой брови.
Закинув вещмешок за правое плечо и взяв в правую руку чемодан,
капитан, скособочась немного, побрел по Шебашевскому переулку. У
четырехэтажного красного кирпича здания школы подзадержался.
- Шестьсот сорок вторая, - произнес он с удовольствием знакомые цифры
и удивленно дочитал: - Женская!
Обидно было: он, Александр Смирнов, учился в этой школе, а сейчас
вот, глядите, женская! Но настроение не испортилось: присвистнув, пошел
дальше, прищуренными счастливыми глазами рассматривая и узнавая забытое и
вдруг знакомое: маленькие дома, большие деревья, волнистую булыжную
мостовую.
Справа беспокойно существовал Инвалидный рынок.
Палатки с непонятным товаром, ряды со скудной снедью - картошка,
соленые огурцы, квашеная капуста, семечки - и люди, торгующие с рук всем,
чем можно было торговать обнищавшему за четыре страшных года человеку.
Капитан свернул к торгующей толпе. У крайнего ряда заметил мешок с
семечками, подошел, спросил:
- Почем?
- Двадцать рублей, - сурово ответил красномордый спекулянт.
Капитан поставил чемодан, скинул вещмешок, из нагрудного кармана
достал толстую пачку денег, вытянул красную тридцатку и сказал строго:
- Стаканчик-то маловат.
- Стандарт.
- Полтора стакана, - приказал капитан и развернулся к красномордому
карманом великолепных своих штанов.
Красномордый посмотрел наконец на покупателя и сразу же разглядел
иконостас: два Знамени. Отечественной всех степеней. Звездочка, медаль...
И, почтительно ссыпая в оттянутый им же карман семечки, поинтересовался
грустно:
- Давно оттуда?
- Оттуда месяц как, а сегодня прямо с поезда.
Красномордый кивнул на левую руку капитана:
- Где лежал?
- В Смоленске, - капитан до хруста в суставах сладострастно
потянулся, спросил: - Звать тебя как?
- Петро.
- Вот что, Петя. Я прогуляюсь малость, а ты за вещичками присмотри.
- Слушаюсь, - привычно подчинился Петро, выскочил скрипя протезом из
ряда, подхватил чемодан, вещмешок и споро припрятал их под прилавок.
Капитан слегка кивнул, командирски благодаря, и, шикарно лузгая семечки,
двинул в людское море. Он развлекался: щупал перекинутые через чьи-то
плечи брюки, листал диковинные книги, рассматривал металлические
