Тендряков Владимир - День Седьмой
Владимир Федорович ТЕНДРЯКОВ
ДЕНЬ СЕДЬМОЙ
1
Степь, степь... раскаленно-спекшаяся, полынно-душистая, старчески мор-
щинистая - родная сестра бесплодной пустыни. Пять дней мы защищали непри-
ветливый кусок степи. Их пушки и наши пушки взбаламучивали небо шуршащими,
переливчатыми потоками. Огневики оглохли от чужих взрывов и своих выстре-
лов. Шли танки, но были остановлены, заповедной линии не пересекли. В воз-
духе шипели разгулявшиеся осколки, язвили, захлебываясь, черствую землю пу-
ли. "Фиалка"! "Фиалка"!.." Немота в ответ, выбрасывается из окопа под свин-
цовую поземку... Осколок мины порвал мне кирзовое голенище сапога, а пуля
задела верх пилотки - в спешке забыл каску в окопе, - на сантиметр ниже, и
я бы лег посреди степи на вечный отдых. Пять дней, столь же долгих, как
день первый, слились в один ревущий бой с глухими ненадежными перепадами по
ночам. Утром шестого зловещее затишье... Оно тянулось и тянулось под вялую
перестрелку, предвещая недоброе.
В полдень родился тревожный слушок, пополз из окопа в окоп: севернее
нас немцы прорвали фронт, вышли к Дону. А на юге они давно уже перешли Дон.
От часа к часу слух креп. И еще раз зашло солнце на той, враждебной, сторо-
не. В сумерках приказ: "Побатарейно сниматься!" На этот раз не смена пози-
ций - отступление.
И вот новый день, день седьмой - мы в пути...
Лейтенант Смачкин, Чуликов и я при батарее Звонцова. В ней только два
орудия. Одно, феоктистовское, подбито в самый первый день. Во время танко-
вой атаки потеряли второе. Под прикрытием кустов его вытащили на руках на
прямую наводку. Оно неистовствовало от силы полчаса, немцы обрушили огонь
тяжелой артиллерии. Из всего расчета уцелели лишь трое, пушка сгорела в
кустарнике.
Степь, степь... Она еще окружает нас, но мы уже не ощущаем ее своей,
скоро здесь затопают чужие сапоги, зазвучит чужая речь. А просторное небо
над степью и вовсе враждебное, не наше. Немецкие самолеты хозяева в нем,
могут появиться в любую минуту. Земля нас не прячет, небо нам грозит, в
солнечном пекле бредут люди.
Степь, степь... Все, что прежде пряталось в ней, вылезло наружу. Но не
видно вытянувшихся походных колонн, куда ни кинь глазом, нет сплоченности,
мелкие кучки сторонятся пробитых дорог, рассеяны по спаленным просторам.
Повзводно, поотделенно, реденькими цепочками тащится усталая пехота. То
там, то сям трясутся подводы, пылят в одиночку машины.
Наши батареи пробираются самостоятельно. Командир дивизиона майор Пу-
гачев указал маршрут - к точке на берегу Дона, там соединимся воедино. Сам
Пугачев при четвертой батарее, единственной сохранившей все свои орудия.
Звонцов для связи послал к ним вестового Галушко, тот не вернулся... И
где-то отбившийся от меня батя Ефим. И Сашка Глухарев тоже где-то... Не
смей скучиваться, дробись, старайся казаться меньше, чем есть, не привлекай
к себе внимания. Небо над тобой вражеское, земля под ногами пока еще не их,
но и не твоя. Спеши к Дону, за могучей рекой спасение!
Звонцов и Смачкин шагают рядом. Звонцов враскачку, с одышкой несет
свой животик, щеки обвисли, глаза запали, но идет как все, отказывается
сесть на зарядный ящик. Смачкин пропечен до черноты, угловат и резок в дви-
жениях, взгляд выбеленный, затаенно яростный, даже поступь выгнутых легких
ног какая-то ожесточенная, словно пинает полынную землю.
Между ними давно уже тянется спор, Смачкин в нем нападающий:
- Вы старше меня, Звонцов. Да, по возрасту и по званию! Но это еще не
значит - ответственнее. Вы в м
