Толстой Алексей Константинович - Хождение По Мукам (Книга 3)
Алексей Николаевич Толстой
Хождение по мукам
книга 3
* КНИГА ТРЕТЬЯ. ХМУРОЕ УТРО *
Жить победителями или умереть со славой...
(Святослав)
1
У костра сидели двое - мужчина и женщина. В спину им дул из степной
балки холодный ветер, посвистывая в давно осыпавшихся стеблях пшеницы.
Женщина подобрала ноги под юбку, засунула кисти рук в рукава драпового
пальто. Из-под вязаного платка, опущенного на глаза ее, только был виден
пряменький нос и упрямо сложенные губы.
Огонь костра был не велик, горели сухие лепешки навоза, которые мужчина
давеча подобрал - несколько охапок - в балке у водопоя. Было нехорошо, что
усиливался ветер.
- Красоты природы, конечно, много приятнее воспринимать под трещание
камина, грустя у окошечка... Ах, боже мой, тоска, тоска степная...
Мужчина проговорил это не громко, ехидно, с удовольствием. Женщина
повернула к нему подбородок, но не разжала губ, не ответила. Она устала от
долгого пути, от голода и оттого, что этот человек очень много говорил и с
каким-то самодовольством угадывал ее самые сокровенные мысли. Слегка
закинув голову, она глядела из-под опущенного платка на тусклый, за едва
различимыми холмами, осенний закат, - он протянулся узкой щелью и уже не
озарял пустынной и бездомной степи.
- Будем сейчас печь картошечку, Дарья Дмитриевна, для веселия души и
тела... Боже мой, что бы вы без меня делали?
Он нагнулся и стал выбирать коровьи лепешки поплотнее, - вертел их и
так и сяк, осторожно клал на угли. Часть углей отгреб и под них стал
закапывать несколько картофелин, доставая их из глубоких карманов бекеши.
У него было красноватое, невероятно хитрое - скорее даже лукавое - лицо, с
мясистым, на конце приплюснутым носом, скудно растущая бородка,
растрепанные усы, причмокивающие губы.
- Думаю я о вас, Дарья Дмитриевна, дикости в вас мало, цепкости мало, а
цивилизация-то поверхностная, душенька... Яблочко вы румяное, сладкое, но
недозрелое...
Он говорил это, возясь с картошками, - давеча, когда проходили мимо
степного хутора, он украл их на огороде. Мясистый нос его, залоснившийся
от жара костра, мудро и хитро подергивал ноздрей. Человека звали Кузьма
Кузьмич Нефедов. Он мучительно надоедал Даше разглагольствованиями и
угадыванием мыслей.
Знакомство их произошло несколько дней назад, в поезде, тащившемся по
фантастическому расписанию и маршруту и спущенном белыми казаками под
откос.
Задний вагон, в котором ехала Даша, остался на рельсах, но по нему
резанули из пулемета, и все, кто там находился, кинулись в степь, так как,
по обычаю того времени, надо было ожидать ограбления и расправы с
пассажирами.
Этот Кузьма Кузьмич еще в вагоне присматривался к Даше, - чем-то она
ему пришлась по вкусу, хотя никак не склонялась на откровенные беседы.
Теперь, на рассвете, в пустынной степи, Даша сама схватилась за него.
Положение было отчаянное: там, где под откосом лежали вагоны, была слышна
стрельба и крики, потом разгорелось пламя, погнав угрюмые тени от старых
репейников и высохших кустиков полыни, подернутых инеем. Куда было идти в
тысячеверстную даль?
Кузьма Кузьмич так примерно рассуждал, шагая рядом с Дашей в сторону,
откуда из зеленеющего рассвета тянуло запахом печного дыма. "Вы мало того,
что испуганы, вы, красавица, несчастны, как мне сдается. Я же, несмотря на
многочисленные превратности, никогда не знал ни несчастья, ни - паче того
- скуки... Был попом, за вольнодумство расстрижен и заточен в монастырь. И
вот брожу "меж двор", как в старину говорили. Если чел
