Толстой Алексей Николаевич - Детство Никиты
Толстой А.Н.
ДЕТСТВО НИКИТЫ
СОЛНЕЧНОЕ УТРО
Никита вздохнул, просыпаясь, и открыл глаза. Сквозь морозные узоры на
окнах, сквозь чудесно расписанные серебром звезды и лапчатые листья светила
солнце. Свет в комнате был снежно-белый. С умывальной чашки скользнул
зайчик и дрожал на стене.
Открыв глаза, Никита вспомнил, что вчера вечером плотник Пахом сказал
ему:
- Вот я ее смажу да полью хорошенько, а ты утром встанешь,- садись и
поезжай.
Вчера к вечеру Пахом, кривой и рябой мужик, смастерил Никите, по
особенной его просьбе, скамейку. Делалась она так:
В каретнике, на верстаке, среди кольцом закрученных, пахучих стружек
Пахом выстрогал две доски и четыре ножки; нижняя доска с переднего края - с
носа - срезанная, чтобы не заедалась в снег; ножки точеные; в верхней доске
сделаны два выреза для ног, чтобы ловчее сидеть. Нижняя доска обмазывалась
коровьим навозом и три раза поливалась водой на морозе,- после этого она
делалась, как зеркало, к верхней доске привязывалась веревочка - возить
скамейку, и когда едешь с горы, то править.
Сейчас скамейка, конечно, уже готова и стоит у крыльца. Пахом такой
человек: "Если, говорит, что я сказал - закон, сделаю".
Никита сел на край кровати и прислушался - в доме было тихо, никто
еще, должно быть, не встал. Если одеться в минуту, безо всякого, конечно,
мытья и чищения зубов, то через черный ход можно удрать ня двор, А со двора
- на речку. Там на крутых берегах намело сугробы,- садись и лети...
Никита вылез из кровати и на цыпочках прошелся по горячим солнечным
квадратам на полу...
В это время дверь приотворилась, и в комнату просунулась голова в
очках, с торчащими рыжими бровями, с ярко-рыжей бородкой. Голова подмигнула
и сказала:
- Встаешь, разбойник?
АРКАДИЙ ИВАНОВИЧ
Человек с рыжей бородкой - Никитин учитель, Аркадий Иванович, все
пронюхал еще с вечера и нарочно встал пораньше. Удивительно расторопный и
хитрый был человек этот Аркадий Иванович. Он вошел к Никите в комнату,
посмеиваясь, остановился у окна, подышал на стекло и, когда оно стало
прозрачное,- поправил очки и поглядел на двор.
- У крыльца стоит,- сказал он,- замечательная скамейка.
Никита промолчал и насупился. Пришлось одеться и вычистить зубы, и
вымыть не только лицо, но и уши и даже шею. После этого Аркадий Иванович
обнял Никиту за плечи и повел в столовую. У стола за самоваром сидела
матушка в сером теплом платье. Она взяла Никиту за лицо, ясными глазами
взглянула в глаза его и поцеловала.
- Хорошо спал, Никита?
Затем она протянула руку Аркадию Ивановичу и спросила ласково:
- А вы как спали, Аркадий Иванович?.
- Спать-то я спал хорошо,- ответил он, улыбаясь непонятно чему, в
рыжие усы, сел к столу, налил сливок в чай, бросил в рот кусочек сахару,
схватил его белыми зубами и подмигнул Никите через очки.
Аркадий Иванович был невыносимый человек: всегда веселился, всегда
подмигивал, не говорил никогда прямо, а так, что сердце екало. Например,
кажется, ясно спросила мама: "Как вы спали?" Он ответил: "Спать-то я спал
хорошо",- значит, это нужно понимать: "А вот Никита хотел на речку удрать
от чая и занятий, а вот Никита вчера вместо немецкого перевода просидел два
часа на верстаке у Пахома".
Аркадий Иванович не жаловался никогда, это правда, но зато Никите все
время приходилось держать ухо востро.
За чаем матушка сказала, что ночью был большой мороз, в сенях замерзла
вода в кадке и когда пойдут гулять, то Никите нужно надеть башлык.
- Мама, честное слово, страшная жара,- сказал Никита
