Библиотека в кармане -русские авторы

         

Толстой Алексей Николаевич - Милосердия !


Толстой А.Н.
МИЛОСЕРДИЯ!
1
Когда после супа подали горошек, Софья Ивановна сказала, что больше
ничего не будет, и ее припудренный носик, ушедший в щеки, глазки, когда-то
хорошенькие, теперь совсем круглые и выцветшие, прядь волос, висящая из
прически,- прядь, когда-то непокорная, теперь просто непричесанная,- все
это задрожало в негодовании и в страхе непонятного будущего.
Владимир, гимназист, младший, с еще детской кожей, испачканной
чернилами, взглянул на мать и покорно взял тарелку.
Николай, старший, тоже гимназист, усмехнулся и дернул костлявым
плечом. Его большой нос, уже лоснящийся, и тщательно приглаженный пробор, и
жилистые, почти мужские руки, и длинные рыжие глаза выражали полное
недоверие и семье и всем вообще пережиткам, еще таящимся в таких затхлых
углах, как квартира присяжного поверенного Шевырева, что по Сивцеву-Вражку.
Николай взял горох, сказал: "Благодарю, мать", и съел его со вкусом.
Сам Василий Петрович сидел, наморщив большими складками лоб, и, не
спеша, с точностью, повертывал в изящных пальцах стеклянную подставочку. От
гороха он отказался, задумчиво покачав головой. Ему было все теперь
безразлично: и испуганная глупость Софьи Ивановны, которая, спустя девять
месяцев революции, продолжала по всякому поводу восклицать, сжимая полные
ручки: "Ужасно, послушайте, это же ужасно!" - словно где-то еще в
пространстве маячила смущенная фигура попранной справедливости; безразличны
рыжие глаза и самоуверенная усмешечка Николая и вялый и безвольный
Володька,
Семья, сидевшая за обеденным столом, между буфетами из мореного
дерева, была обломками когда-то хорошо оснащенного суденышка; подхваченное
зловещим ветром, оно заплясало на одичавших волнах, потеряло руль и паруса
и выкинулось на мель.
Сейчас сидели на мели,- это всем было ясно.
Вне всякой связи с предыдущим, Софья Ивановна покраснела и, отодвинув
тарелку, сказала:
- Володенька всегда был плох в орфографии, а с этим новым
правописанием просто ужасно!
В ее руках появилась откуда-то снизу тетрадочка; она порывисто
перелистала ее. Володя с сожалением видел, что тетрадь помята в судорожной
материнской ручке и сейчас будет замазана соусом. Василии Петрович пожал
плечами, подумав: "Наплевать". Николай, вычерчивая вилкой на клеенке буквы,
сказал:
- То, что тебе кажется ужасно, мать,- через десять лет будет не
ужасно. А ужасно то, что мы безо всякого здравого смысла расходуем время и
память на пустяки. Это мое мнение.
Василий Петрович быстрее завертел подставочку. Николай бросил вилку и
осторожно почесал пробор.
- Люди, переставшие расти физически и умственно, судорожно цепляются
за всякий пережиток, хотя бы он был совершенно глупый.
На это Василий Петрович отвечал:
- Ты осел.
Но цели не достиг. Сын сейчас же выговорил с большим удовольствием:
- Благодарю, папа.
- Перестаньте, боже мой, как это ужасно!
- А я говорю, что он уже давно наглый осел!
- Я в этом не виноват, папочка.
- Виноват!
- Колечка, не спорь с отцом. Василий Петрович, Коля сказал только свое
мнение...
Выпучив на сына большие глаза, Василий Петрович сильно барабанил
пальцами; кровь приливала и отливала от его щек.
Вошла с чашками кофе горничная на таких высоких каблуках, что ноги ее
точно не сгибались; поняв, что ссорятся, удовлетворенно поджала пухлые
губки. Софья Ивановна сказала поспешно:
- Придется пить с медом. И говорят - меду совсем не будет.
Молча выпили кофе. Обед кончился. Гимназисты ушли: Володя - медленно,
точно тянулся на резинке, Николай





Содержание раздела