Толстой Лев Николаевич - Из Кавказских Воспоминаний, Разжалованный
Л.Н.Толстой
Из кавказских воспоминаний
Разжалованный
(1853-1856)
Мы стояли в отряде. - Дела уже кончались, дорубали просеку и с каждым днем
ожидали из штаба приказа об отступлении в крепость. Наш дивизион батарейных
орудий стоял на скате крутого горного хребта, оканчивающегося быстрой горной
речкой Мечиком, и должен был обстреливать расстилавшуюся впереди равнину. На
живописной равнине этой, вне выстрела, изредка, особенно перед вечером, там и
сям показывались невраждебные группы конных горцев, выезжавших из любопытства
посмотреть на русский лагерь. Вечер был ясный, тихий и свежий, как обыкновенно
декабрьские вечера на Кавказе, солнце спускалось за крутым отрогом гор налево
и бросало розовые лучи на палатки, рассыпанные по горе, на движущиеся группы
солдат и на наши два орудия, тяжело, как будто вытянув шеи, неподвижно
стоявшие в двух шагах от нас на земляной батарее. Пехотный пикет,
расположенный на бугре налево, отчетливо обозначался на прозрачном свете
заката, с своими козлами ружей, фигурой часового, группой солдат и дымом
разложенного костра. Направо и налево, по полугоре, на черной притоптанной
земле белели палатки, а за палатками чернели голые стволы чинарного леса, в
котором беспрестанно стучали топорами, трещали костры и с грохотом падали
подрубленные деревья. Голубоватый дым трубой подымался со всех сторон в
светло-синее морозное небо. Мимо палаток и нивами около ручья тянулись с
топотом и фырканьем казаки, драгуны и артиллеристы, возвращавшиеся с водопоя.
Начинало подмораживать, все звуки были слышны особенно явственно, - и далеко
вперед по равнине было видно в чистом редком воздухе. Неприятельские кучки,
уже не возбуждая любопытства солдат, тихо разъезжали по светло-желтому жневью
кукурузных полей, кой-где из-за деревьев виднелись высокие столбы кладбищ и
дымящиеся аулы.
Наша палатка стояла недалеко от орудий, на сухом и высоком месте, с
которого вид был особенно обширен. Подле палатки, около самой батареи, на
расчищенной площадке была устроена нами игра в городки или чушки. Услужливые
солдатики тут же приделали для нас плетеные лавочки и столик. По причине всех
этих удобств артиллерийские офицеры, наши товарищи и несколько пехотных любили
по вечерам собираться в нашей батарее и называли это место клубом.
Вечер был славный, лучшие игроки собрались, и мы играли в городки. Я,
прапорщик Д. и поручик О. проиграли сряду две партии и к общему удовольствию и
смеху зрителей, - офицеров, солдат и денщиков, глядевших на нас из своих
палаток, - провезли два раза на своих спинах выигравшую партию от одного кона
до другого. Особенно забавно было положение огромного, толстого штабс-капитана
Ш., который, задыхаясь и добродушно улыбаясь, с волочащимися по земле ногами
проехал на маленьком и тщедушном поручике О. Но становилось уже поздно,
денщики вынесли нам, на всех шесть человек, три стакана чая без блюдечек, и
мы, окончив игру, подошли к плетеным лавочкам. Около них стоял незнакомый нам
небольшой человечек с кривыми ногами, в нагольном тулупе и в папахе с длинною
висящей белой шерстью. Как только мы подошли близко к нему, он нерешительно
несколько раз снял и надел шапку и несколько раз как будто собирался подойти к
нам и снова останавливался. Но решив, должно быть, что уже больше нельзя
оставаться незамеченным, незнакомый человек этот снял шапку и, обходя нас
кругом, подошел к штабс-капитану Ш.
- А, Гуськантини! Ну что, батенька? - сказал ему Ш. добродушно улыбаясь
еще под влиянием своей
