Толстой Лев Николаевич - Отец Сергий
Лев Толстой
Отец Сергий
I
В Петербурге в сороковых годах случилось удивившее всех событие: красавец,
князь, командир лейб-эскадрона кирасирского полка, которому все предсказывали
и флигель-адъютантство и блестящую карьеру при императоре Николае I, за месяц
до свадьбы с красавицей фрейлиной, пользовавшейся особой милостью императрицы,
подал в отставку, разорвал свою связь с невестой, отдал небольшое имение свое
сестре и уехал в монастырь, с намерением поступить в него монахом. Событие
казалось необыкновенным и необъяснимым для людей, не знавших внутренних причин
его; для самого же князя Степана Касатского все это сделалось так естественно,
что он не мог и представить себе, как бы он мог поступить иначе.
Отец Степана Касатского, отставной полковник гвардии, умер, когда сыну
было двенадцать лет. Как ни жаль было матери отдавать сына из дома, она не
решилась не исполнить воли покойного мужа, который в случае своей смерти
завещал не держать сына дома, а отдать в корпус, и отдала его в корпус. Сама
же вдова с дочерью Варварой переехала в Петербург, чтобы жить там же, где сын,
и брать его на праздники.
Мальчик выдавался блестящими способностями и огромным самолюбием,
вследствие чего он был первым и по наукам, в особенности по математике, к
которой он имел особенное пристрастие, и по фронту и верховой езде. Несмотря
на свой выше обыкновенного рост, он был красив и ловок. Кроме того, и по
поведению он был бы образцовым кадетом, если бы не его вспыльчивость. Он не
пил, не распутничал и был замечательно правдив. Одно, что мешало ему быть
образцовым, были находившие на него вспышки гнева, во время которых он
совершенно терял самообладание и делался зверем. Один раз он чуть не выкинул
из окна кадета, начавшего трунить над его коллекцией минералов. Другой раз он
чуть было не погиб: целым блюдом котлет пустил в эконома, бросился на офицера
и, говорят, ударил его за то, что тот отрекся от своих слов и прямо в лицо
солгал. Его наверно бы разжаловали в солдаты, если бы директор корпуса не
скрыл все дело и не выгнал эконома.
Восемнадцати лет он был выпущен офицером в гвардейский аристократический
полк. Император Николай Павлович знал его еще в корпусе и отличал его и после
в полку, так что ему пророчили флигель-адъютантство. И Касатский сильно желал
этого не только из честолюбия, но, главное, потому, что еще со времен корпуса
страстно, именно страстно, любил Николая Павловича. Всякий приезд Николая
Павловича в корпус, - а он часто езжал к ним, - когда входила бодрым шагом эта
высокая, с выпяченной грудью, горбатым носом над усами и с подрезанными
бакенбардами, фигура в военном сюртуке и могучим голосом здоровалась с
кадетами, Касатский испытывал восторг влюбленного, такой же, какой он
испытывал после, когда встречал предмет любви. Только влюбленный восторг к
Николаю Павловичу был сильнее: хотелось показать ему свою беспредельную
преданность, пожертвовать чем-нибудь, всем собой ему. И Николай Павлович знал,
что возбуждает этот восторг, и умышленно вызывал его. Он играл с кадетами,
окружал себя ими, то ребячески просто, то дружески, то
торжественно-величественно обращаясь с ними. После последней истории
Касатского с офицером Николай Павлович ничего не сказал Касатскому, но, когда
тот близко подошел к нему, он театрально отстранил его и, нахмурившись,
погрозил пальцем и потом, уезжая, сказал:
- Знайте, что все мне известно, но некоторые вещи я не хочу знать. Но они
здесь.
Он показал на сердце.
Когда же выпу
