Толстой Лев Николаевич - Чем Люди Живы
Л.Н.Толстой
ЧЕМ ЛЮДИ ЖИВЫ
Мы знаем, что мы перешли из смерти и жизнь, потому что любим братьев: не
любящий брата пребывает в смерти. (I посл. Иоан. III, 14)
А кто имеет достаток в мире, но, видя брата своего в нужде, затворяет от
него сердце свое: как пребывает в том любовь божия? (III, 17)
Дети мои! станем любить не словом или языком, но делом и истиной. (III,
18)
Любовь от бога, и всякий любящий рожден от бога и знает бога. (IV, 7)
Кто не любит, тот не познал бога, потому что бог есть любовь. (IV, 8)
Бога никто никогда не видел. Если мы любим друг друга, то бог в нас
пребывает. (IV, 12)
Бог есть любовь, и пребывающий в любви пребывает в боге, и бог в нем. (IV,
16)
Кто говорит: я люблю бога, а брата своего ненавидит, тот лжец, ибо не
любящий брата своего, которого видит, как может любить бога, которого не
видит? (IV, 20).
I
Жил сапожник с женой и детьми у мужика на квартире. Ни дома своего, ни
земли у него не было, и кормился он с семьею сапожной работой. Хлеб был
дорогой, а работа дешевая, и что заработает, то и проест. Была у сапожника
одна шуба с женой, да и та износилась в лохмотья; и второй год собирался
сапожник купить овчин на новую шубу.
К осени собрались у сапожника деньжонки: три рубля бумажка лежала у бабы в
сундуке, а еще пять рублей двадцать копеек было за мужиками в селе.
И собрался с утра сапожник в село за шубой. Надел нанковую бабью куртушку
на вате на рубаху, сверху кафтан суконный, взял бумажку трехрублевую в карман,
выломал палку и пошел после завтрака. Думал: "Получу пять рублей с мужиков,
приложу своих три, - куплю овчин на шубу".
Пришел сапожник в село, зашел к одному мужику - дома нет, обещала баба на
неделе прислать мужа с деньгами, а денег не дала; зашел к другому, - забожился
мужик, что нет денег, только двадцать копеек отдал за починку сапог. Думал
сапожник в долг взять овчины, - в долг не поверил овчинник.
- Денежки, - говорит, - принеси, тогда выбирай любые, а то знаем мы, как
долги выбирать.
Так и не сделал сапожник никакого дела, только получил двадцать копеек за
починку да взял у мужика старые валенки кожей обшить.
Потужил сапожник, выпил на все двадцать копеек водки и пошел домой без
шубы. С утра сапожнику морозно показалось, а выпивши - тепло было и без шубы.
Идет сапожник дорогой, одной рукой палочкой по мерзлым калмыжкам постукивает,
а другой рукой сапогами валеными помахивает, сам с собой разговаривает.
- Я, - говорит, - и без шубы тёпел. Выпил шкалик; оно во всех жилках
играет. И тулупа не надо. Иду, забывши горе. Вот какой я человек! Мне что? Я
без шубы проживу. Мне ее век не надо. Одно - баба заскучает. Да и обидно - ты
на него работай, а он тебя водит. Постой же ты теперь: не принесешь денежки, я
с тебя шапку сниму, ей-богу, сниму. А то что же это? По двугривенному отдает!
Ну что на двугривенный сделаешь? Выпить - одно. Говорит: нужда. Тебе нужда, а
мне не нужда? У тебя и дом, и скотина, и все, а я весь тут; у тебя свой хлеб,
а я на покупном, - откуда хочешь, а три рубля в неделю на один хлеб подай.
Приду домой - а хлеб дошел; опять полтора рубля выложь. Так ты мне мое отдай.
Подходит так сапожник к часовне у повертка, глядит - за самой за часовней
что-то белеется. Стало уж смеркаться. Приглядывается сапожник, а не может
рассмотреть, что такое. "Камня, думает, здесь такого не было. Скотина? На
скотину не похоже. С головы похоже на человека, да бело что-то. Да и человеку
зачем тут быть?"
Подошел ближе - совсем видно стало. Что за чудо: точно
