Трифонов Юрий - Голубиная Гибель
Юрий Трифонов
Голубиная гибель
Однажды утром, уже одевшись, и шапке, Сергей Иванович подошел к окну,
чтобы посмотреть, какова погода и надевать ли галоши, и увидел голубя.
Голубь был похож на борца: могучая спина и крохотная головка. Он сидел на
узеньком железном отливе и, склонив головку набок, косым, шпионским
взглядом засматривал в комнату. День был сырой, всю ночь шел мокрый снег,
окна запотели, и голубь не много смог увидеть через стекло.
Он увидел грязную вату между рамами, пролежавшую там ползимы и успевшую
почернеть от копоти; две поллитровые стеклянные банки на подоконнике, одну
с клюквой, другую с кислой капустой, и на одной банке он увидел блюдце, на
котором лежал кусочек, масла в вощеной бумаге; и веревочную авоську,
прицепленную к замку форточки и висевшую между стеклами, в которой
хранилось несколько сморщенных сосисок. И еще он увидел старое, заметно
опухшее со сна лицо Сергея Ивановича, его седые брови, немигающий взгляд и
желтые от табака пальцы с широкими, плоскими и тупыми ногтями,
почесывающие подбородок. Это увидел голубь. А Сергей Иванович увидел то,
что привык видеть по утрам в течение многих лет: семиэтажную пропасть,
кирпичную, с дождевыми потеками изнанку дома, и крыши напротив, утыканные
трубами и антеннами, и внизу, на дне пропасти, - туманный, заваленный
серым снегом двор, беззвучную суетню людей, бегущих по утренним своим
делам кто куда. И голубя на карнизе. Дымчато-синего, с розоватым отливом,
цвета остывшей после горна стали. Странный нежданный гость! Никто
поблизости не держал голубей, и вдруг - пожалуйста.
Сергей Иванович, размышляя, продолжал чесать ногтями подбородок. Потом
стукнул по стеклу мундштуком трубки. Голубь подергал туда-сюда головкой,
но не двинулся с места.
- Глянь-ка, мать, кто к нам залетел, - сказал Сергей Иванович. - А
погода собачья, хуже вчерашнего.
Он зажег трубку, сунул ноги в галоши и вышел поспешно, ибо уже
запаздывал минуты на три против обычного. А Клавдия Никифоровна, проводив
мужа до входной двери, вернулась в комнату, подошла к окну и тоже увидела
голубя, прибитого непогодой. Внизу, на дворе, чернела мокредь. По стеклу
змейками сочился истаявший снег. "Ах ты господи, склизь-то какая, -
огорчилась Клавдия Никифоровна. - И верно, хуже вчерашнего". Она открыла
форточку и бросила на карниз горсть хлебных крошек, думая о своем старике:
как бы не поскользнулся дорогой.
...Жили одиноко. Сын Федя погиб на войне, дочка с мужем, механиком по
автоделу, лет девять назад завербовалась на Север да так и прикрепилась
там, писала редко. Сергей Иванович, несмотря на года - седьмой десяток на
половине, - трудился на той же фабрике, где полжизни отработал, теперь,
правда, не мастером в кроватном цехе, а кладовщиком в инструментальной
кладовке. А Клавдия Никифоровна хозяйство вела. Хотя какое в Москве
хозяйство? В "Гастроном", да в молочную, да сапожнику обувь снести.
Клавдия Никифоровна и пригрела нечаянного голубя: начала подкармливать
мимоходом, а потом и привыкла. Ядрицу для него покупала, булку крошила,
обязательно белую: от черной голубь клюв воротил. Сергей Иванович шутил:
что, мать, забаву нашла? Скоро, спрашивал, на крышу полезешь - свистеть в
два пальца и тряпкой махать?
Шутил-шутил, а приходя с работы, стал, между прочим, интересоваться:
- Ну, как наш иждивенец? Прилетал нынче?
Голубь прилетал ежедневно и вскоре совсем освоился на седьмом этаже и
даже голубку привел, белую, как молочный кипень, с черными глазками в
аккуратных янтар
