Улицкая Людмила - Бронька
Людмила УЛИЦКАЯ
Бронька
Как рассказывала впоследствии Анна Марковна, Симку прибило в
московский двор волной какого-то переселения еще до войны. Извозчик
выгрузил ее, тощую, длинноносую, в завинченных вокруг худых ног чулках и
больших мужских ботинках, и, громко ругаясь, уехал. Симка, удачно
отбрехиваясь вслед и крутя руками как ветряная мельница, осталась посреди
двора со своим имуществом, состоящим из огромной пятнастой перины, двух
подушек и маленькой Броньки, прижимавшей к груди меньшую из двух подушек,
ту, что была в розовом напернике и напоминала дохлого поросенка
Заселив, к неудовольствию прочих жильцов, каморку при кухне и вынудив
тем самым разнести по комнатам хранившийся там хлам, главным образом
дырявые тазы и корыта, она не вызвала к себе большой любви будущих соседей,
обитателей одного из самых ветхих строений сложно разветвленного двора.
Но операцией руководил управляющий домами Кузмичев, однорукий негодяй
и доносчик, и все смолчали. Какой прок Кузмичеву было заселять в каморку
Симку, так никто и не узнал, но явно не за Симкину красоту. Видимо, она
как-то удачно заморочила ему голову, на что, как выяснилось, она была
большой мастерицей.
Симка вымыла общественной тряпкой пол в каморке, - тряпку в жилистых
руках она держала с нежностью и твердостью профессионала, - на просохший
пол поверх газет положила свою пухлую перину и обратилась к соседке Марии
Васильевне с коренным вопросом:
- Послушайте, Мария Васильевна, а вообще где здесь живут
интеллигентные люди?
Мария Васильевна, разгадав молниеносно извилистый вопрос, прямым ходом
направила Симку к Анне Марковне, и через несколько минут Симка сидела перед
белой скатертью, держа в руках синюю кобальтовую чашку с золотым ободком, а
бедная Анна Марковна, сочувственно кивая нарядной серебристо-курчавой
головой, так что вспыхивал синий огонек то в одной, то в другой длинной
мочке, прикидывала, сколько и чего надо дать просительнице и как
одновременно оградить себя от ежедневных покушений простодушной нахалки.
Тончайшее взаимопонимание было полным, ибо Симка, рассказывая о своих
злоключениях, отчасти вымышленных, виртуозно обходила подлинные события,
оставляя то незаполненный пробел, то темную цензорскую вымарку, а Анна
Марковна тактично не задавала тех вопросов, которые могли бы расстроить
приблизительное правдоподобие повествования. Достоверным было лишь то, что
Симка, похоронив мужа, сбежала из доморощенного Сиона, раскинувшегося на
берегах Амура, невзирая на все препоны властей, начальств и небесных сил.
Через некоторое время Симка вынесла от Анны Марковны небольшое
приданое, в котором было все - от керосинки до мелкой пуговицы.
Одновременно с этим Симке было дано понять, что в случае необходимости она
может обращаться за помощью, но к чаепитиям ее приглашать не собираются.
Симку это вполне устраивало.
Как ни странно, она быстро вписалась в общественную жизнь. Двор принял
ее, оценив ее острый язык и совершенно непривычный вид скандальности - с
оттенком добродушия и готовности посреди самого крутого соседского
междоусобия заливисто рассмеяться, обхватив руками грудную клетку, в
которой самым выдающимся местом был мощный и костистый, как у старой
курицы, киль, и тряся рогатым узлом завязанного надо лбом платка.
В карьере ее тоже наблюдался если не взлет, то рост: она по-прежнему
была уборщицей, но из конторы управления домами она перешла сначала в
заводоуправление, а потом, уже перед самой войной, ее взяли в Наркомздрав.
В работе
