Библиотека в кармане -русские авторы

         

Улицкая Людмила - Голубчик


ЛЮДМИЛА УЛИЦКАЯ
Голубчик
В те самые годы, когда Гумберт Гумберт томился по своей неполовозрелой
возлюбленной и строил бесчеловечный план женитьбы на бедной Гейзихе, на
другом конце света Николай Романович, одинокий профессор философии (или той
науки, которая претендовала так называться), также пораженный любовным
недугом, идущим вразрез с общепринятыми нормами, женился на даме, которая и
в своем золотом сне не могла бы претендовать на такую блестящую партию.
Собственно говоря, Антонина Ивановна нисколько не была дамой, и даже
гражданкой могла считаться лишь с натяжкой. Она всепроцентно относилась к
категории теток, работала в ту пору сестрой-хозяйкой, по-старому
кастеляншей, в кардиологическом отделении, куда упомянутый профессор
поступил как плановый больной в соответствии со своей стенокардией.
Мягкая тетеха, даже не курица, а серенькая индюшка, расширяющаяся
книзу от маленькой головки до толстенных ног, разводка, тайно выпивающая,
жила Антонина Ивановна в девятиметровке с малолетним сыном. Зарплата была
самая ничтожная, она легонько, по мере возможностей, подворовывала, сама
себя стыдясь. Словом, порядочная была женщина. Вначале января, по причине
школьных каникул, она стала водить своего мальчонку с собой на работу, и
бледноволосый отрок, сидевший в бельевой и выглядывавший из-за материнской
спины белейшим лобиком со светлыми щеточками у основания бровей, сразил
профессора в самое его больное и порочное сердце.
Возможный пассаж о связи этих двух явлений, болезни и греха, об их
тонких взаимных касаниях и перетеканиях оставляем на рассмотрение
психоаналитиков и святых отцов: и те и другие на этих опасных просторах
вволю попаслись.
Николай Романович прогуливался часами по больничному коридору и
заглядывал в приоткрытую дверь бельевой, ухватывая нацеленным взглядом то
острый локоток в штопаном синем свитере, легко елозящий по столу (он что-то
рисовал), то мелькающие штуки пожелтевшего от автоклавирования казенного
белья. А то вдруг и предстанет в просвете двери во весь рост светлое
изящное существо, настоящий гаремный мальчик, ну разве что чуть-чуть не
дорос, еще два-три годика набрать. Двенадцать - сладчайший возраст...
Иногда мальчика кормили в столовой для ходячих больных, и он сидел за
угловым столиком, где наспех ели врачи. Спинка прямая, серьезный,
испуганный. Николай Романович хорошо разглядел его бледно-голубые глазки,
немного косящие, когда он смотрел вправо, и белесые ресницы, пушистые, как
созревшее одуванное семя.
- Тоня! Тоня! - позвала кастеляншу старшая сестра, заглянув в
столовую, и Антонина Ивановна отозвалась ласковым рыхлым голосом:
- Аюшки!
Вот как раз при звуке этого голоса Николая Романовича и прошило
озарение: а не попробовать ли устроить свою жизнь иным способом?.. Конечно
же она домашний человек, экономка, няня... На основании честного брачного
договора: ты - мне, я - тебе.
Шел Николаю Романовичу пятьдесят пятый год, возраст почтенный. Так и
запишем: никаких постельных радостей не ждать, не рассчитывать, однако
отдельная комната, полное обеспечение, уважение, разумеется. С вашей
стороны, дорогая Ксантиппа Ивановна, ведение домашнего хозяйства, хранение
домашнего очага, то есть: стирка, готовка, уборка. Сыночка усыновлю,
воспитаю наилучшим образом. Образование дам. О да, и музыка, и
гимнастика... Ганимед легкобегущий, пахнущий оливковым маслом и молодым
потом... Тише, тише, только не вспугнуть прекрасной мелодии. Постепенно,
чудесным образом растет в доме нежны





Содержание раздела