Успенский Михаил - Соловьи Поют, Заливаются
Михаил Успенский
СОЛОВЬИ ПОЮТ, ЗАЛИВАЮТСЯ
Отменно странное происшествие, имевшее быть в уездном городе N, что
находится всего в ... верстах от Санкт-Петербурга, до сих пор еще не
описано ни в "Северной пчеле", ни в "Московском телеграфе" по причинам
известным. Сколь далеко ни заносился бы ум человеческий в потугах постичь
миропорядок, ничего доброго оттого не происходит; единственно лишь
неприятности. За давностию лет происшествие, о котором мыслю поведать, в
умах и памяти невольных его участников стерлось совершенно. Оно и к
лучшему: будет меньше поводов для двусмысленных толкований, к чему
приохотились нынче столичные журналы. Предлагаю благосклонному читателю эту
странную, но поучительную историю, могущую, несомненно, послужить к
исправлению умов и смягчению нравов.
.........................................
В некоторый день августа месяца статский советник Платон Герасимович
Головачев возвращался из присутствия в собственный дом, причем шел пешком,
по своему обыкновению. Августовский вечер, как водится это в тихих городках
наподобие нашего, дышал весь прелестию и покоем. Мещанские куры, крашенные
для различия ализариновою краскою, снискивали ежедневного пропитания в
плодах, именуемых в простонародье конскими яблоками. Подошед к воротам дома
своего, статский советник заметил несообразное, а именно: перед воротами
стояла телега - прямая безобразная мужицкая телега, которой никак не место
у ворот такого значительного по уездным меркам лица, каков был Платон
Герасимович. У телеги стоял крестьянин самого подлого вида и приглашающе
манил Платона Герасимовича продерзкой своей рукою.
- Тебе, любезный, чего? - спросил Платон Герасимович, желая более
накостылять мужику по шее, нежели с ним пререкаться.
- От дядюшки вашего, - отвечал мужик, смущенно царапаясь пальцем в бороде.
- Их, стало быть, Бог прибрали, а это велено передать вам прямо в ручки.
При этих словах мужик указал на обитый рогожей ящик.
- Какой дядюшка? У меня нет никакого дядюшки, - возразил Платон
Герасимович. - Ты, мужик, говоришь вздор; да ты лжешь! Тебя надобно к
квартальному!
- За труды, барин, полагается, - сказал мужик, потирая пальцами, как делает
обыкновенно низшее сословие, желая получить несколько денег.
- А вот мы тебя проверим! - сказал Платон Герасимович и протянул к мужику
руки, мысля ухватить. Но вместо мужика в руках у него вдруг очутился обитый
рогожей ящик, а сам мужик, вскочив в телегу, хлестанул лошадь и покатил по
улице.
- Экий, - только и произнес Платон Герасимович. Ящик был тяжеленек. -
Верно, свинцовых жеребьев прислал поручик Дудаков для смеху! Вот каналья!
Ну, уж я удеру над тобой шутку горшую - отобью у тебя актерку твою
француженку да напишу пашквиль!
Положив наперед так и сделать, Платон Герасимович кликнул Матвейку и велел
ему нести ящик в дом.
Отодрали рогожу - под ней, точно, был ящик, но не такой, в каких
обыкновенно перевозят винные бутылки либо картины, напротив, - и, полноте,
ящик ли это был? Никогда до сей поры не видывал Платон Герасимович таких
ящиков. Две боковые стенки и крышка его были забраны красным деревом
превосходнейшей полировки, одна стенка - дырчатым бристольским картоном, а
еще другая - стеклом серо-зеленого цвета. На крышке, кроме того, имелись
пуговки с надписями.
- Не пожалел ведь каналья поручик денег! - заметил сам себе Платон
Герасимович. Отослав Матвейку готовить ужин, он вооружился очками и
принялся осматривать ящик со всех сторон, ища потайного замка.
- Воображает,
