Фадеев Александр - Последний Из Удэге
Александр Александрович Фадеев
Последний из удэге
Роман
Роман "Последний из удэге" посвящен гражданской войне на Дальнем
Востоке.
Содержание
Том первый
Часть первая
Часть вторая
Том второй
Часть третья
Часть четвертая
Часть пятая
ТОМ ПЕРВЫЙ
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
I
Весной 1919 года, в самый разгар партизанского движения на Дальнем
Востоке, Филипп Мартемьянов, забойщик Сучанских угольных копей, и Сережа
Костенецкий, сын врача из села Скобеевки, пошли по деревням и по стойбищам
проводить выборы на областной повстанческий съезд.
Больше месяца бродили они по синеющим тропам, по немым таежным
проселкам. 22 мая утром они проснулись на чердаке крестьянской избы в лесной
деревушке Ивановке, верстах в тридцати от приморского уездного города Ольги.
В отверстие меж потолком и крышей глянули на них облитая солнцем осиновая
роща и очень яркий клочок голубого неба.
Мартемьянов вспомнил, что в этот день, двадцать пять лет назад, он на
глазах целой толпы убил в запальчивости человека, которого следовало бы
убить и в более спокойном состоянии. Сережа вспомнил, что в этот день, год
назад, за несколько недель до белого переворота, он был исключен из шестого
класса гимназии за организацию ученической забастовки. Мартемьянов был
человек уже пожилой, виски у него были совсем седые, Сережа - большерукий
подросток с черными глазами. События эти были самыми значительными в их
жизни.
Они не нашли нужным поделиться друг с другом своими воспоминаниями и,
наскоро одевшись, спустились в избу.
Крестьянина, принявшего их на постой, звали Иосиф Шпак. На местном
путаном наречии, смешавшем все российские говоры, фамилия эта значила не то
скворец, не то воробей. Но фамилия эта не шла к нему: крестьянин был
костляв, высок, лицо имел худощавое, длинное, в мужественных продольных
морщинах, в длинной бороде, такой запущенной и грязной, что казалась она
слепленной из отдельных клочков, глаза голубые, покорные, с одним
вывороченным бескровным веком на правом. Лет ему было уже далеко за сорок, и
говорил он и двигался не торопясь, точно познал тщету даже самых
поразительных и бескорыстных человеческих усилий.
В деревне звали его больше Боярином, прозвищем, данным ему в насмешку
за то, что в молодости он частенько брался за крупные неосуществимые дела,
по нескольку дел зараз: вроде бондарного ремесла, выделки кож или мази для
колес, каких-нибудь лыжных заготовок ("лыжи сю зиму дорога должны пойти", -
говорил он), но ничего у него не выходило, и был он при большой семье самым
маломощным хозяином в этой и вообще-то нищей деревушке. Сереже и
Мартемьянову обидно и жалко было смотреть, как, жадничая над их салом,
оставляя на нем следы своих грязных пальцев, Боярин мелко-мелко крошил его
на сковороду тем самым ножом, которым только что чинил лапти.
Боярина, как человека бывалого и ничем не рискующего, да вдобавок еще
отца двух партизан, избрали в этот день делегатом на съезд. И он же вызвался
провести своих постояльцев до Ольгинского перевала.
Вышли они на рассвете, когда допевали уже третьи петухи и видны стали
свернувшиеся в лопухах росистые оловянные капли.
Всю дорогу до перевала Мартемьянов был молчалив, рассеян, все забегал
вперед, по-стариковски налегая на пятки; рассматривал тропу, деревья, - его
широкое, в редких рябинах лицо, заросшее жесткой рыжеватой щетиной, было
чем-то озабочено. Сережа заметил его беспокойство уже под самым перевалом:
Мартемьянов стоял возле серого кривого дуба и, в волнении обламывая кусты
вокруг, ковыр
