Федосеев Григорий - Последний Костер
Григорий Анисимович Федосеев
Последний костер
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
На поднебесной вершине
Был конец сентября.
Поседели грозные макушки гор. Укротили свой бег ручейки. Смолкли птицы,
и с мокрых камней уже не сходил хрусткий ледок.
Тайга стояла суровая, погруженная в неразгаданные думы.
Все чаще мирное небо мутили мятежные тучи -- вестники надвигающихся
холодов.
Я только что вернулся с поля -- из глубоких безлюдных мест Приохотского
края. За шесть месяцев скитаний по тайге я отвык от жилья, от пружинной
кровати, от комнатной духоты, от всяких распорядков дня, а главное -- от
работы за столом. Одичал. Но как и в прошлые годы, возвращаясь в "жилуху", в
таежный городок на Зее, я предвкушал ожидавшие меня радушие и гостеприимство
старенькой Акимовны, моей квартирной хозяйки. У нее в ветхой избе я снимал
горницу, где прожил много зим, не зная забот, как "у Христа за пазухой". Я
знал, что ждет она меня с первых дней заморозков, с материнской тревогой
бросается к оконцу, заслышав скрип калитки, или дверям -- на шорох у
порожка. Одинокая, давно потерявшая мужа и детей, она принимала меня как
сына.
Так было и в этот раз.
Первый день я просто привыкаю к комнате, к обстановке, привожу себя в
порядок. Надо непременно постричься, сходить в баню. Вечером, при свете
лампы, кое-что записать в дневник, последние дни я совсем его не открывал.
Снимаю с себя походную одежду, изрядно потрепанную, в латках, пахнущую
дымом кедровых костров, болотами, заплесневевшими ущельями, глухими таежными
дебрями. Акимовна свертывает мою одежду в тугой узел, выносит в кладовую, --
и сразу будто не было холодных ночей у костра, плаванья на резиновой лодке
через бурные пороги, звериных троп по кромкам скал.
-- Ты, поди, и не заметил -- изба-то без тебя покосилась, валится на
глухую стену. Подпереть бы ее столбом, она бы еще подюжила, -- говорит
старушка, вернувшись в горницу.
-- Вот ужо, Акимовна, немножко отогреюсь и стену выпрямлю, заставлю ее
еще постоять, -- успокаиваю хозяйку.
-- Пользы от меня никакой нет, только беспокойство людям. Кто ее, эту
старость, выдумал. -- И Акимовна, утерев глаза краем фартука, прислонившись
плечом к дверному косяку, заботливо и ласково глядит на меня...
Под вечер я отправился в штаб экспедиции. В кабинете главного инженера
Кочубиевского на столе -- карты, схемы объектов и маршрутов, последние
сводки полевиков. Дела в экспедиции идут неважно. Год оказался тяжелым. Все
лето одолевали пожары. Они возникали в конце каждого засушливого периода --
в лесу или в торфяных пластах марей, окутывая дымом огромные пространства. В
этот период ни о какой работе не могло быть и речи. А за пожарами, будто
нарочно, от Охотского моря наплывал надолго туман с моросящим дождем. И
тогда ручьи, реки, болота, захлебываясь водой, становились непроходимыми ни
для людей, ни для оленей. И так весь полевой сезон: то палит, то мочит.
Из-за этого пять подразделений экспедиции еще находятся на незавершенных
объектах, маются, кто в тайге, кто на снежных вершинах или в зыбунах.
Кудесники из метеослужбы предвещают на всю округу большие холода с
затяжными буранами. Этого мы все боимся. Человек-то еще как-нибудь выдюжит,
пересилит себя, как-то приспособится к холоду, а у инструментов есть
температурный режим, и никакие усилия не заставят их работать точно. Мы
тайно надеемся, что метеослужба ошибается, это бывает с нею не так уж редко.
Но мы все-таки принимаем решение до начала предсказанной непогоды подкрепить
действующие подраздел
