Хлебников Александр - Талисман
Александр Хлебников
Талисман
После нескольких тостов гости мои раскраснелись, задвигались, и за
столом началась непринужденная болтовня. О чем только не говорили! О морях
из расплавленных металлов на поверхности Венеры, о таинственной психике
дельфинов и расшифровке их языка, о шансах поднять "Титаник", о
неопубликованных еще рукописях Хемингуэя...
В общем, началось соревнование, в котором каждый стремился блеснуть
эрудицией и удивить других доскональным знанием новейших проблем науки и
техники.
Слушал я, слушал и захотелось мне подшутить над милым дилетантством
своих друзей, благо недавно я купил редкую пластинку с записью выступления
известного советского артиста, читающего стихи Блока.
- Прошу внимания! - сказал я, включая проигрыватель. - У меня
приготовлен сюрприз. Сейчас вы услышите голос Александра Блока!
И в мгновенно наступившей тишине зазвучали гордые и печальные слова:
О подвигах, о доблести, о славе
Я забывал на горестной земле,
Когда твое лицо в простой оправе
Передо мной сияло на столе...
Разразилась буря восторгов:
- Кто бы мог подумать, что Блок имел такой прекрасно поставленный
голос, такую совершенную дикцию!
- Какое бесподобное мастерство! Только автор может прочитать с таким
чувством, от самого сердца.
- У Блока бы поучиться теперешним артистам!
Невозмутимым оставался лишь незнакомый мне старик с весьма
примечательной внешностью. С темным от загара лицом резко контрастировала
белоснежная шевелюра, увенчанная задорным хохолком. Добродушно улыбаясь,
он помалкивал.
Звали его Ардальон Иванович Гарин. Привел его Дроков, в прошлом мой
однокашник по институту, а ныне - коллега. Дроков, как и я, преподавал
литературу в школе.
Представив Гарина, Дроков отвел меня в сторону и смущенно зашептал:
- Понимаешь, познакомились с ним в Публичке - рядом сидел. Гарин
приехал в Ленинград на несколько дней. Выясняет кое-что о Пушкине.
- Он филолог?
- Электроник - вот что удивительно. В гостиницу не попал, снимает койку
где-то у черта на куличках. Ну, а ты знаешь, каково в праздники быть
одному в чужом городе...
- Ладно, - сказал я, - не оправдывайся. Нам он не помешает.
И верно. Гарин не стеснял своим присутствием. Он слушал молодежь, не
вмешиваясь в общий разговор, и, как истинный джентльмен, ухаживал за
очаровательными соседками по столу - молоденькими учительницами: Ниной -
"русакОм", и Кирой - "физичкой", к которой, по секрету скажу, я был
неравнодушен...
Так вот, все ахают, охают по поводу прослушанной пластинки, как вдруг
Нина спохватилась:
- Позвольте, Блок-то умер в 1921 году!
- Ну и что же?
- Не могли его голос записать!
- Почему? - пожал я плечами. - Фонограф Эдисон изобрел еще в 1877 году.
Стыдитесь, коллега, своего технического невежества.
- Отчасти Нина права, - вступилась за подругу Кира. - Конечно, голос
Блока мог быть записан. Но Нина не ошиблась в том, что звукозапись
подобной чистоты и, главное, подобной длительности осуществить до тысяча
девятьсот двадцать первого года не могли.
Делать нечего, пришлось мне сознаться в розыгрыше.
- Все-таки жаль, - вздохнула Нина, - что голоса многих великих поэтов,
например, Пушкина, нам никогда не суждено услышать.
- Не согласен! Почему, собственно, не суждено? - неожиданно спросил
Гарин и так громко, что все обернулись к нему.
- Это же... бесспорно, - смешалась Нина.
- Извольте аргументировать! - сердито тряхнул хохолком Ардальон
Иванович.
- Человеческий голос - это механические колебания воздушной среды, -
залившись р
