Хлумов Владимир - Старая Дева Мария
Хлумов В.
Старая дева Мария
Маша проснулась со странным, смешанным, неопределенным предчувствием.
Будто что-то произойдет или уже произошло, но она об этом вот-вот узна-
ет, а пока лишь ощущает какое-то неудобство, впрочем, вполне приятное,
будто бы она проснулась не дома, не в обычной, уже давно надоевшей обс-
тановке, а в новом, неизвестном, необжитом ею жилище. Как будто, это но-
вое жилье или, уместнее даже сказать - обитель, - является, именно, не
просто какой-то там квартирой, но целым огромным идеальным миром, миром,
наполненным светом, радостью, любовью и, - снова светом, к которому всю
ее сознательную жизнь она стремилась и о котором мечтала. Здесь хорошо,
здесь легко быть счастливой, быть нужной всем и не страдать от страданий
вокруг, потому что их, как бы, нет вообще. Что-то теплое, нежное, почти
бархатистое касается ее груди, но не тревожит и не возбуждает, а, прос-
то, неподвижно касается, как бы прикрывая, сохраняя то же нежное уязви-
мое место от грубого постороннего действия. Она спит и бодрствует однов-
ременно, ибо слышит, как тихо и спокойно бьется ее сердечко, как осто-
рожно-внимательно к ней проплывают вверху стерильно белые облака, сейчас
уже больше похожие на птиц-голубей, но необычных, не почтовых, а других,
огромных, несущих не вести, но жизни. И еще ей чудится какой-то странный
звук, нето звонкий, как медный колокольчик, нето скрипучий, как старая
пружина, но, определенно, тревожащий и, как-будто, что-то обещающий. И
не хочется просыпаться в этот обычный мир, где, конечно, ничего подобно-
го случиться не может. Она знает: стоит разлепить веки, и она снова очу-
тится там, куда ее занесла судьба с раннего детства - на холодный роди-
тельский шестой этаж, с холодным материнским однообразным "доброе утро",
в тусклые безотцовские углы-каморки, где они прожили с матерью ровно
тридцать два года. Да нет, на самом деле, дом-то у них был, конечно,
совсем не хрущеба - серый, шершавый, как утес с огромными окнами, с вы-
сокими лепными потолками. Чего только тут никогда не доставало, - и это
чувствовалось особенно в последние годы, так это - здорового мужского
присутствия, и от этого все домашние предметы: шкафы, стулья, диван и
детская кроватка, ныне пустующая, но хранимая для будущего, - все это
назойливо говорило: ну, Машенька, видишь, и без мужа прожить можно, а
что ребенок - так это вообще нынче не проблема, сама ведь знаешь, какое
у тебя отчество. А отчество у нее было, как нарочно, до того редкое, что
никак она не могла никого подобрать себе в потенциальные отцы. Мария Ар-
дальоновна - вот так, и добавить нечего к вечному материнскому молчанию.
Скорее всего, придуманное было это отчество, литературное слишком, тем
более, что мать Маши была крайне начитана, и предавалась этому занятию
каждый божий день.
Маша открыла глаза, и старая, пятидесятых годов люстра, сделанная в
грубоватом стиле советского барокко, тут же подтвердила самые ее худшие
ожидания. Тут уж она вспомнила, с чем могло быть связано ее зыбкое пред-
чувствие: вчера она вернулась очень поздно, а точнее, уже сегодня, - она
не помнит, во сколько, помнит, что уже светало, - а на дворе осень, они
вчера с коллегами загуляли на даче под Новым Иерусалимом, почему-то
именно ее решился отвезти домой Марсаков, - красавец, первый парень на
кафедре, - и отвез, наверное, она сама просила, беспокоилась за маму.
Она, кажется, немного выпила. Кажется, потому что до того Маша вообще
никогда не пробовала спиртного и, следов
