Черненок Михаил - При Загадочных Обстоятельствах
Михаил Черненок
ПРИ ЗАГАДОЧНЫХ ОБСТОЯТЕЛЬСТВАХ
1. УБИЙСТВО НА ПАСЕКЕ
Такого заядлого грибника, как дед Лукьян Хлудневский, в Серебровке не
знали со дня се основания. Несмотря на свои семьдесят с гаком, старик был
еще так легок на ногу, что потягаться с ним мог не каждый из молодых. От
колхозных дел Лукьяи отошел "по пенсионным годам", и поскольку мать-природа
здоровьем его не обделила, с наступлением грибного сезона старик почти
ежедневно неутомимо сновал с берестяным туесом по серебровским колкам.
Тот сентябрьский день для Хлудневокого начался неудачно. Едва дед вытащил
из-под лавки туес, обычно спокойная бабка Агата заворчала:
- Угомонился бы ты, суета, с этими грибами! Девать-то их уже некуда...
- В сельпо сдадим, - бодро ответил Лукьян, - На прошлой неделе Степка
Екашев с сыном полста рублей отхватили за малосольные груздочки.
- То Екашев! У Степана копейка меж пальцев не проскочит, не то что у
тебя, простофили! Вчера-ить полнехонький туес по деревне задарма расфукал,
а ныне опять навостряешься...
- Не задарма - за спасибо. Зачем, старая, нам деньги? Пенсии хватает.
Бабка Агата сердито принялась мыть в чугуне картошку. Опасаясь, как бы
старуха и его не втравила в домашнюю работу, дед Лукьяк тихонько юркнул за
дверь, позабыв второпях бутылку воды, которую всегда брал с собой.
День, будто назло, выдался безветренным и жарким, словно в разгаре лета.
Когда солнце подобралось к зениту, старик основательно запарился. Недалеко
от Выселков, - так серебровцы называли заросший густой крапивой участок
прежних крестьянских отрубов, - дед Лукьян свернул на знакомую тропку и
зашагал к студеному роднику. До желанной воды оставалось рукой подать, по
деду вдруг вспомнилось, что у родника обосновался цыганский табор,
подрядившийся слесарничать в колхозе. Хлудиевский терпеть не мог навязчивых
цыган. Досадливо крякнув, старик остановился, поцарапал сивую бороду и
задал кругаля к колхозной пасеке. Возможная встреча с пасечником Гринькой
Репьевым, прозванным в Серебровке Баламутом, тоже не радовала деда, однако
пасечник, хотя и баламут, был все-таки своим, однодеревеноким - не то, что
бродячие цыгане.
Сокращая путь, Хлудневский вошел в молоденький березовый колок и,
поглядывая по сторонам - не попадется ли где попутно груздочек, -
неожиданно увидел роящихся над ворохом прошлогоднего сушняка пчел. Это
удивило. "Х-хэ, дурехи! Нашли, лентяйки, медовое место", - усмехнулся дед
Лукьян. Из любопытства старик подошел к сушняку. Осторожно, чтобы не
жиганула шальная пчела, стал растаскивать хворостины. Под ними оказалась
пятидесятилитровая алюминиевая фляга, измазанная у крышки янтарными
потеками свежего меда.
"Мать моя, мачеха! Не иначе Гринька припрятал, чтоб уворовать", -
встревоженно подумал Хлудневский и, отмахиваясь от пчел, торопливо уложил
хворост на место. После этого старику совсем расхотелось появляться на
пасеке. "Глаза бы мои тебя не видали, баламута", - возмутился дед. Но до
Серебровки предстояло топать добрых две версты, а пасека - вот она, за
колком сразу. Пить хотелось - хоть помирай. И дед Лукьян все-таки решил
зайти на пасеку - не узнает же Гринька, что его секрет с медовой флягой
раскрыт.
Над пасечной избушкой дрожало знойное марево. Безудержно стрекотали
кузнечики. Словно соревнуясь с ними, одинокая пичуга раз за разом
вопрошала: "Никиту видел, видел? Никиту видел, видел?" Рядом с избушкой,
уткнувшись оглоблями в густую траву, стояла телега. За ней, раскинув босые
ноги, навзничь лежал Репье
