Чехов Антон Павлович - Архиерей
Антон Павлович Чехов
Архиерей
I
Под вербное воскресенье в Старо-Петровском монастыре шла
всенощная. Когда стали раздавать вербы, то был уже десятый час на
исходе, огни потускнели, фитили нагорели, было все, как в тумане. В
церковных сумерках толпа колыхалась, как море, и преосвященному Петру,
который был нездоров уже дня три, казалось, что все лица - и старые, и
молодые, и мужские, и женские - походили одно на другое, у всех, кто
подходил за вербой, одинаковое выражение глаз. В тумане не было видно
дверей, толпа все двигалась, и похоже было, что ей нет и не будет
конца. Пел женский хор, канон читала монашенка.
Как было душно, как жарко! Как долго шла всенощная! Преосвященный
Петр устал. Дыхание у него было тяжелое, частое, сухое, плечи болели от
усталости, ноги дрожали. И неприятно волновало, что на хорах изредка
вскрикивал юродивый. А тут еще вдруг, точно во сне или в бреду,
показалось преосвященному, будто в толпе подошла к нему его родная мать
Мария Тимофеевна, которой он не видел уже девять лет, или старуха,
похожая на мать, и, принявши от него вербу, отошла и все время глядела
на него весело, с доброй, радостной улыбкой, пока не смешалась с
толпой. И почему-то слезы потекли у него по лицу. На душе было покойно,
все было благополучно, но он неподвижно глядел на левый клирос, где
читали, где в вечерней мгле уже нельзя было узнать ни одного человека,
и - плакал. Слезы заблестели у него на лице, на бороде. Вот вблизи еще
кто-то заплакал, потом дальше кто-то другой, потом еще и еще, и
мало-помалу церковь наполнилась тихим плачем. А немного погодя, минут
через пять, монашеский хор пел, уже не плакали, все было по-прежнему.
Скоро и служба кончилась. Когда архиерей садился в карету, чтобы
ехать домой, то по всему саду, освещенному луной, разливался веселый,
красивый звон дорогих, тяжелых колоколов. Белые стены, белые кресты на
могилах, белые березы и черные тени, и далекая луна на небе, стоявшая
как раз над монастырем, казалось теперь, жили своей особой жизнью,
непонятной, но близкой человеку. Был апрель в начале, и после теплого
весеннего дня стало прохладно, слегка подморозило, и в мягком холодном
воздухе чувствовалось дыхание весны. Дорога от монастыря до города шла
по песку, надо было ехать шагом; и по обе стороны кареты, в лунном
свете, ярком и покойном, плелись по песку богомольцы. И все молчали,
задумавшись, все было кругом приветливо, молодо, так близко, все - и
деревья, и небо, и даже луна, и хотелось думать, что так будет всегда.
Наконец, карета въехала в город, покатила по главной улице. Лавки
были уже заперты, и только у купца Еракина, миллионера, пробовали
электрическое освещение, которое сильно мигало, и около толпился народ.
Потом пошли широкие темные улицы, одна за другою, безлюдные, земское
шоссе за городом, поле, запахло сосной. И вдруг выросла перед глазами
белая зубчатая стена, а за нею высокая колокольня, вся залитая светом,
и рядом с ней пять больших, золотых, блестящих глав, - это
Панкратиевский монастырь, в котором жил преосвященный Петр. И тут также
высоко над монастырем тихая, задумчивая луна. Карета въехала в ворота,
скрипя по песку, кое-где в лунном свете замелькали черные монашеские
фигуры, слышались шаги по каменным плитам...
- А тут, ваше преосвященство, ваша мамаша без вас приехали, -
доложил келейник, когда преосвященный входил к себе.
- Маменька? Когда она приехала?
- Перед всенощной. Справлялись сначала, где вы, а потом поехали в
женский монастырь.
-
