Чехов Антон Павлович - Без Названия - 2
А.П.ЧЕХОВ
1
Было уже часов десять вечера, и над садом светила полная луна. В доме
Шуминых только что кончилась всенощная, которую заказывала бабушка Марфа
Михайловна, и теперь Наде - она вышла в сад на минутку - видно было, как в
зале накрывали на стол для закуски, как в своем пышном шелковом платье
суетилась бабушка; отец Андрей, соборный протоиерей, говорил о чем-то с
матерью Нади, Ниной Ивановной, и теперь мать при вечернем освещении сквозь
окно почему-то казалась очень молодой; возле стоял сын отца Андрея, Андрей
Андреич, и внимательно слушал.
В саду было тихо, прохладно, и темные, покойные тени лежали на земле.
Слышно было, как где-то далеко, очень далеко, должно быть за городом,
кричали лягушки. Чувствовался май, милый май! Дышалось глубоко и хотелось
думать, что не здесь, а где-то под небом, над деревьями, далеко за
городом, в полях и лесах развернулась теперь своя весенняя жизнь,
таинственная, прекрасная, богатая и святая, недоступная пониманию слабого,
грешного человека. И хотелось почему-то плакать.
Ей, Наде, было уже 23 года; с 16 лет она страстно мечтала о
замужестве, и теперь наконец она была невестой Андрея Андреича, того
самого, который стоял за окном; он ей нравился, свадьба была уже назначена
на седьмое июля, а между тем радости не было, ночи спала она плохо,
веселье пропало... Из подвального этажа, где была кухня, в открытое окно
слышно было, как там спешили, как стучали ножами, как хлопали дверью на
блоке; пахло жареной индейкой и маринованными вишнями. И почему-то
казалось, что так теперь будет всю жизнь, без перемены, без конца!
Вот кто-то вышел из дома и остановился на крыльце; это Александр
Тимофеич, или, попросту, Саша, гость, приехавший из Москвы дней десять
назад. Когда-то давно к бабушке хаживала за подаяньем ее дальняя
родственница, Марья Петровна, обедневшая дворянка-вдова, маленькая,
худенькая, больная. У нее был сын Саша. Почему-то про него говорили, что
он прекрасный художник, и, когда у него умерла мать, бабушка, ради
спасения души, отправила его в Москву в Комиссаровское училище; года через
два перешел он в училище живописи, пробыл здесь чуть ли не пятнадцать лет
и кончил по архитектурному отделению, с грехом пополам, но архитектурой
все-таки не занимался, а служил в одной из московских литографий. Почти
каждое лето приезжал он, обыкновенно очень больной, к бабушке, чтобы
отдохнуть и поправиться.
На нем был теперь застегнутый сюртук и поношенные парусиновые брюки,
стоптанные внизу. И сорочка была неглаженая, и весь он имел какой-то
несвежий вид. Очень худой, с большими глазами, с длинными худыми пальцами,
бородатый, темный и все-таки красивый. К Шуминым он привык, как к родным,
и у них чувствовал себя как дома. И комната, в которой он жил здесь,
называлась уже давно Сашиной комнатой.
Стоя на крыльце, он увидел Надю и пошел к ней.
- Хорошо у вас здесь, - сказал он.
- Конечно, хорошо. Вам бы здесь до осени пожить.
- Да, должно, так придется. Пожалуй, до сентября у вас тут проживу.
Он засмеялся без причины и сел рядом.
- А я вот сижу и смотрю отсюда на маму, - сказала Надя. - Она кажется
отсюда такой молодой! У моей мамы, конечно, есть слабости, - добавила она,
помолчав, - но все же она необыкновенная женщина.
- Да, хорошая... - согласился Саша. - Ваша мама по-своему, конечно, и
очень добрая и милая женщина, но... как вам сказать? Сегодня утром рано
зашел я к вам в кухню, а там четыре прислуги спят прямо на полу, кроватей
нет, вместо постелей лохмотья,
