Чехов Антон Павлович - Рассказ Неизвестного Человека
Чехов А.П.
РАССКАЗ НЕИЗВЕСТНОГО ЧЕЛОВЕКА
По причинам, о которых не время теперь говорить подробно, я должен был
поступить в лакеи к одному петербургскому чиновнику, по фамилии Орлову. Было
ему около тридцати пяти лет и звали его Георгием Иванычем.
К этому Орлову поступил я ради его отца, известного государственного
человека, которого считал я серьезным врагом своего дела. Я рассчитывал, что,
живя у сына, по разговорам, которые услышу, и по бумагам и запискам, какие
буду находить на столе, я в подробности изучу планы и намерения отца.
Обыкновенно часов в одиннадцать утра в моей
лакейской трещал электрический звонок, давая мне знать, что проснулся
барин. Когда я с вычищенным платьем и сапогами приходил в спальню, Георгий
Иваныч сидел неподвижно в постели, не заспанный, а скорее утомленный сном, и
глядел в одну точку, не выказывая по поводу своего пробуждения никакого
удовольствия. Я помогал ему одеваться, а он неохотно подчинялся мне, молча и
не замечая моего присутствия; потом, с мокрою от умыванья головой и пахнущий
свежими духами, он шел в столовую пить кофе. Он сидел за столом, пил кофе и
перелистывал газеты, а я и горничная Поля почтительно стояли у двери и
смотрели на него. Два взрослых человека должны были с самым серьезным
вниманием смотреть, как третий пьет кофе и грызет сухарики. Это, по всей
вероятности, смешно и дико, но я не видел для себя ничего унизительного в том,
что приходилось стоять около двери, хотя был таким же дворянином и
образованным человеком, как сам Орлов.
У меня тогда начиналась чахотка, а с нею еще
кое-что, пожалуй, поважнее чахотки. Не знаю, под влиянием ли болезни, или
начинавшейся перемены мировоззрения, которой я тогда не замечал, мною изо дня
в день овладевала страстная, раздражающая жажда обыкновенной, обывательской
жизни. Мне хотелось душевного покоя, здоровья, хорошего воздуха, сытости. Я
становился мечтателем и, как мечтатель, не знал, что собственно мне нужно. То
мне хотелось уйти в монастырь, сидеть там по целым дням у окошка и смотреть на
деревья и поля; то я воображал, как я покупаю десятин пять земли и живу
помещиком; то я давал себе слово, что займусь наукой и непременно сделаюсь
профессором какого-нибудь провинциального университета. Я -отставной лейтенант
нашего флота; мне грезилось море, наша эскадра и корвет, на котором я совершил
кругосветное плавание. Мне хотелось еще раз испытать то невыразимое чувство,
когда, гуляя в тропическом лесу или глядя на закат солнца в Бенгальском
заливе, замираешь от восторга и в то же время грустишь по родине. Мне снились
горы, женщины, музыка, и с любопытством, как мальчик, я всматривался в лица,
вслушивался в голоса. И когда я стоял у двери и смотрел, как Орлов пьет кофе,
я чувствовал себя не лакеем, а человеком, которому интересно всё на свете,
даже Орлов.
Наружность у Орлова была петербургская: узкие плечи, длинная талия, впалые
виски, глаза неопределенного цвета и скудная, тускло окрашенная растительность
на голове, бороде и усах. Лицо у него было холеное, потертое и неприятное.
Особенно неприятно оно было, когда он задумывался или спал. Описывать
обыкновенную наружность едва ли и следует; к тому же Петербург - не Испания,
наружность мужчин здесь не имеет большого значения даже в любовных делах и
нужна только представительным лакеям и кучерам. Заговорил же я о лице и
волосах Орлова потому только, что в его наружности было нечто, о чем стоит
упомянуть, а именно: когда Орлов брался за газету или книгу, какая
