Чехов Антон Павлович - Случай Из Практики
А.П.ЧЕХОВ
СЛУЧАЙ ИЗ ПРАКТИКИ
Профессор получил телеграмму из фабрики Ляликовых: его просили
поскорее приехать. Была больна дочь какой-то госпожи Ляликовой,
по-видимому владелицы фабрики, и больше ничего нельзя было понять из этой
длинной, бестолково составленной телеграммы. И профессор сам не поехал, а
вместо себя послал своего ординатора Королева.
Нужно было проехать от Москвы две станции и потом на лошадях версты
четыре. За Королевым выслали на станцию тройку; кучер был в шляпе с
павлиньим пером и на все вопросы отвечал громко, по-солдатски: "Никак
нет!", "Точно так!" Был субботний вечер, заходило солнце. От фабрики к
станции толпами шли рабочие и кланялись лошадям, на которых ехал Королев.
И его пленял вечер, и усадьбы, и дачи по сторонам, и березы, и это тихое
настроение кругом, когда, казалось, вместе с рабочими теперь, накануне
праздника, собирались отдыхать и поле, и лес, и солнце, - отдыхать и, быть
может, молиться...
Он родился и вырос в Москве, деревни не знал и фабриками никогда не
интересовался и не бывал на них. Но ему случалось читать про фабрики и
бывать в гостях у фабрикантов и разговаривать с ними; и когда он видел
какую-нибудь фабрику издали или вблизи, то всякий раз думал о том, что вот
снаружи все тихо и смирно, а внутри, должно быть непроходимое невежество и
тупой эгоизм хозяев, скучный, нездоровый труд рабочих, дрязги, водка,
насекомые. И теперь, когда рабочие почтительно и пугливо сторонились
коляски, он в их лицах, картузах, в походке угадывал физическую нечистоту,
пьянство, нервность, растерянность.
Въехали в фабричные ворота. По обе стороны мелькали домики рабочих,
лица женщин, белье и одеяла на крыльцах. "Берегись!" - кричал кучер, не
сдерживая лошадей. Вот широкий двор без травы, на нем пять громадных
корпусов с трубами, друг от друга поодаль, товарные склады, бараки, и на
всем какой-то серый налет, точно от пыли. Там и сям, как оазисы в пустыне,
жалкие садики и зеленые или красные крыши домов, в которых живет
администрация. Кучер вдруг осадил лошадей, и коляска остановилась у дома,
выкрашенного заново в серый цвет; тут был палисадник с сиренью, покрытый
пылью, и на желтом крыльце сильно пахло краской.
- Пожалуйте, господин доктор, - говорили женские голоса в сенях и в
передней; и при этом слышались вздохи и шепот. - Пожалуйте, заждались...
чистое горе. Вот сюда пожалуйте.
Госпожа Ляликова, полная, пожилая дама, в черном шелковом платье с
модными рукавами, но, судя по лицу, простая, малограмотная, смотрела на
доктора с тревогой и не решалась подать ему руку, не смела. Рядом с ней
стояла особа с короткими волосами, в pince-nez, в пестрой цветной
кофточке, тощая и уже не молодая. Прислуга называла ее Христиной
Дмитриевной, и Королев догадался, что это гувернантка. Вероятно, ей, как
самой образованной даме, было поручено встретить и принять доктора, потому
что она тотчас же, торопясь, стала излагать причины болезни, с мелкими,
назойливыми подробностями, но не говоря, кто болен и в чем дело.
Доктор и гувернантка сидели и говорили, а хозяйка стояла неподвижно у
двери, ожидая. Из разговора Королев понял, что больна Лиза, девушка
двадцати лет, единственная дочь госпожи Ляликовой, наследница; она давно
уже болела и лечилась у разных докторов, а в последнюю ночь, с вечера до
утра, у нее было такое сердцебиение, что все в доме не спали; боялись, как
бы не умерла.
- Она у нас, можно сказать, с малолетства была хворенькая, -
рассказывала Христина Дмитриевна певучим гол
