Чуковская Лидия Корнеевна - Процесс Исключения
Лидия Корнеевна Чуковская
ПРОЦЕСС ИСКЛЮЧЕНИЯ
Очерк литературных нравов
1
В декабре 1962 года мне широко улыбнулось счастье. Издательство
"Советский писатель" заключило со мной договор на мою заветную книгу:
повесть "Софья Петровна". Это повесть о тридцать седьмом годе, написанная
зимою тридцать девятого-сорокового, непосредственно после двухлетнего
стояния в тюремных очередях. Не мне судить, какова ее художественная
ценность, но ценность правдивого свидетельства неоспорима. Я до сих пор
(1974) не знаю ни одной книги о тридцать седьмом, написанной в прозе здесь
и тогда.
Быть может, она и существует под спудом, но еще не достигла нас? Будем
надеяться...
В своей повести я попыталась изобразить такую степень отравления
общества ложью, какая может сравниться только с отравлением армии ядовитыми
газами. В качестве главной героини я избрала не сестру, не жену, не
возлюбленную, не друга, а символ преданности - мать. Моя Софья Петровна
теряет единственного сына. В нарочито искаженной действительности все
чувства искажены, даже материнское, - вот моя мысль. Софья Петровна -
вдова; ее жизнь - сын. Колю арестовали, ему дали лагерный срок; его
объявили "врагом народа". Софья Петровна, приученная верить газетам и
официальным лицам более, чем самой себе, верит прокурору, который сообщил
ей, будто сын ее "сознался в своих преступлениях" и заслужил приговор "10
лет дальних лаге-рей". Софье Петровне твердо известно от самой себя, что
никаких преступлений Коля не совер-шал и совершать не мог, что он до
кончиков ногтей предан партии, родному заводу, лично товари-щу Сталину. Но
если верить самой себе, а не прокурору, не газетам, то... то... рухнет
вселенная, провалится под ногами земля, прахом пойдет душевный комфорт, в
котором ей так уютно жилось, работалось, аплодировалось... И Софья Петровна
делает попытку верить одновременно и прокуро-ру и сыну, и от этой попытки
повреждается в уме. (Я, собственно, и хотела написать книгу об обществе,
поврежденном в уме; несчастная, рехнувшаяся Софья Петровна отнюдь не
лирическая героиня; для меня это обобщенный образ тех, кто всерьез верил в
разумность и справедливость происходившего. "У нас зря не посадят". Если
разуверишься, спасения нет; остается одно - удавиться.)
Обобщить виденное и пережитое Софья Петровна неспособна, и укорять-то
ее за это - нельзя, потому что для мозга рядового человека происходившее
имело вид планомерно организо-ванной бессмыслицы; как осмыслить нарочито
организованный хаос? Да еще в одиночку: стеною страха каждый прочно отделен
от каждого, пережившего то же, что он. Таких, как Софья Петров-на,
множество, миллионы, но когда из сознания народа изъяты все документы, вся
литература, когда подлинная история целых десятилетий подменена
вымышленной, то каждый ум брошен сам на себя, на свой личный опыт и
работает ниже себя.
...Долгие годы повесть моя существовала в единственном экземпляре:
толстая школьная тетрадь, лиловые чернила. Хранить тетрадь дома я не могла:
три обыска и полная конфискация имущества были уже у меня за плечами.
Тетрадку мою приютил друг. Если бы ее у него обнару-жили, его бы
четвертовали. За месяц до войны я уехала из Ленинграда в Москву для
медицинской операции; друг мой остался в Ленинграде; его по болезни не
взяли в армию, и, как я узнала, оказавшись в Ташкенте, - он умер от голода
во время блокады. Накануне смерти передал мою тетрадку сестре: "верни -
если обе останетесь живы".
И вот я жива, и в руках у меня моя тетрадь.
