Шаров А - Загадка Рукописи N2 700
А. ШАРОВ
Загадка рукописи N2 700
(Из записок коллекционера)
С тех пор как в печати появились первые публикации из моего собрания
редких рукописей, я стал получать документы, поражающие даже специалиста,
привыкшего к редкостям. И порой из самых неожиданных источников, удивительными
путями: голубиной почтой, например, отошедшей, казалось, в невозвратное
прошлое.
Но даже среди моих редкостей рукопись, о которой пойдет речь, безусловно
выделяется.
Год назад мне позвонил знакомый, заведующий ларьком по скупке утильсырья
Иван Иванович Лухов, и попросил безотлагательно зайти.
Лухов - очень интересный, универсально образованный и благороднейший
человек. Когда-то он был знаменитым антикваром, потом - букинистом, но, как он
говорит, "вследствие общего упадка антикварного дела", а по другим сведениям -
по причине свойственной ему некоторой слабости, докатился до нынешнего
положения.
Ларек его больше напоминает диккенсовскую "Лавку древностей", чем место
сбора утиля. Для меня все там полно поэзии. В полумраке холодного деревянного
строения с грязным окошком, затянутым паутиной, кроме старинных предметов, я
различаю нечто не обозначимое: дымку времени, воздух старины, запахи прошедших
столетий.
Тут можно увидеть медные, чуть позеленевшие ступки, до краев заполненные
ароматами корицы, имбиря, кардамона, которые толкли в них хозяйки в
державинские, а порой, кажется, еще прежде, чуть ли - не гомеровские времена.
Теперь таких ступок не изготовляют.
Тут можно увидеть подзорную трубу, сестру первых галилеевских, пузатый
самовар без крана, тома "Свода законов Российской империи", захватанные руками
давно исчезнувших крючкотворов, и издания, посвященные оккультным наукам,
старые, иконы, прялки, лубки, старые гравюры и многое иное.
Кажется, что все эти предметы излучают слабое сияние, а паутина и грязь в
окошке - не след небрежности, они для того, чтобы не дать дневному свету,
который завтра станет вчерашним, но теперь так силен, затемнить это сияние,
прошедшее через века.
Забросив срочные дела, я поспешил на зов Ивана Ивановича.
Ларек помещается вблизи свалки, к нему ведет по пустырю извилистая
тропинка.
Иван Иванович, лишь только я открыл дверь, бросился в дальний угол и
мгновенно вернулся с увесистым деревянным предметом, который и протянул мне.
- Вот, - сказал он взволнованно. - Вот она.
- Так это же... гм... Это же ножка стола, - вынужден был я сказать, взяв
предмет и поднося его ближе к глазам.
Несомненно, как мне тогда показалось, это была просто ножка стола,
старого, очень массивного.
Пахло от нее деревянной трухой.
Ошибка, которую я заранее признаю, заключалась в коварном слове просто.
- Да что вы... Да как вы можете, - с отчаянием в голосе вскричал Иван
Иванович.
Он хватался руками то за грудь, то за облезлую раму картины, за примус, за
свисающую с потолка венецианскую люстру, за небольшой колокол, который начал
быстро и торжественно звонить медно-серебряным голосом. Все движения старика
выражали смятение и обиду.
Потом он приоткрыл дверь, резко повернулся ко мне и замер.
Был уже вечер. Косой луч закатного света охватил ножку стола как бы
красным пламенем.
- Но это же рукопись, - отчаянно, но совсем тихо бормотал Иван Иванович...
- Жемчужина для вашей коллекции... По сравнению с этим все бесценное,
накопленное вами, - гниль! Поверьте чутью антиквара: оно не обманывает.
У Ивана Ивановича действительно редкое чутье к предметам старинным,
заключающим секрет. "Чувство тайны", - сказал бы я.
Но
