Шишков Вячеслав - Настюха
Вячеслав Яковлевич ШИШКОВ
НАСТЮХА
Рассказ
Приказано было в нашей деревне Крайней женотдел образовать. Ну ясно,
оборудовали. Председательша - Фекла Пахомова - чернущая, как цыганка с
табора. И страсть какая злобная - перцем не корми. То есть так взъерошила
баб против мужиков, не надо лучше: поедом стали бабы мужнишек есть: Даже ежели, скажем,
желательно допустить над собственной женой что-нибудь особенное, ну, вот
это самое, дак и то она - пошел, говорит, к черту, думаешь, говорит, легко
в тягостях-то нашей сестре ходить... А чуть вразумлять начнешь, она
норовит ухватом по морде смазать, да с ревом в женотдел: А какое, к свиньям, убил, ежели сам стоишь у рукомойника, нос
замываешь, а из носу невинная, конечно, кровь...
Других мужиков председательша Фекла Пахомова, чтоб ей в неглыбком
месте утонуть, в суд потянула, - дескать - увечат жен. И что ж? Разве наши
суды - суды? Жены пришли на суд краснорожие, у мужьев под глазами фонари
понатырканы, даже один хромает. И, невзирая на подобные приметы, мужиков
присудили к штрафу да к отсидке.
- Разобьют рыло, а скажут, так и было, - ругали женщин мужики.
Один прибег домой - лица нет, аж зубами скрипит, а бабу колошматить
воспрещено. Дак он что... Он от горькой злобы собственную собаку удавил,
сгреб за шиворот и сразу в петлю:
- На, - говорит, - тебе, сучья тварь, на! Повиси заместь моей стерьвы
- Машки... У-ух! - и заплакал. Сидит в хлеве, на навозе, сморкается на все
стороны, плачет. Мужики очень смирные у нас, а бабы - бой.
Этот ужасный террор проистекал до осени. Феклу Пахомову вытребовали в
город служить, то есть к повышению. Она бобылка грамотная, собралась,
уехала. Бабья часть провожала ее с воем.
Мужики сказали на сходе:
- Ну, длиннохвостые, кончилась вам масленица. Кого хотите в
председательши? Становь кандидатуру, черт вас ешь!
Та не хочет, эта не желает, третья - боится. Так никого и не избрали.
А из волости приказ - избрать. Судили мы, рядили, дай, думаем, изберем в
председательши мужчину.
Сельсовет, мельник наш, сказал:
- Что же, братцы, деревня наша Крайняя, на самом краю, дальше болото
на сто верст, к нам никто дорого не возьмет и заглянуть-то из порядочных.
Давайте, братцы, изберем Настасея. Имя у него вроде бабье, а фамиль - сам
поп не разберет - Сковорода. Баба тоже может сковородой быть за всяко
просто.
Тогда начал говорить сам Настасей:
- Я ничего, братцы, согласен, как говорится. И имя... тово...
действительно, чтобы... Даже маленького меня и звали-то .
Только, братцы, как бы какого худа не было... Кроме всего прочего,
конечно, да.
- Хы! Худа. Эка штука гумагу раз в месяц подмахнуть. Пиши фамиль само
неразборчиво, чтоб гаже нет.
- Да мне разборчиво-то и не... А только... этого, как его... чтобы...
Сумленье у меня, да. Вдруг нагрянут. А человек я робкий. Я такой человек,
урони возле меня, скажем, ложку, я так и подскочу до потолка. Человек я
припадочный.
- А ты не скачи... Ты что, блоха, что ли?.. Соглашайся знай. А мы
тебе... Ребята, соберем Настасею пудишек пяток муки в честь уважения. И
четвертуху самогону первый сорт. Идет?
Стал с тех пор Настасей Сковорода председательшей женотдела.
И стало мужикам вольготно, бабам худо.
А тут... Ну, так даже и не выдумать. Вдруг - фють! - здравствуйте -
прикатил мимоездом какой-то заведующий член из города, и прямо к
председателю сельсовета, мельнику Вавиле Четвергову. То да се, опросы да
расспросы, ну как, дескать, дела, почему нет избы-читальни, почему нет
комсомола, работает ли
