Шолохов Михаил - Коловерть
Михаил Шолохов
Коловерть
На закате солнца вернулся из станицы Игнат.
Хворостяными воротами поломал островерхий сугроб, лошадь заиневшую ввел
во двор и, не отпрягая, взбежал на крыльцо. Слышно было, как в сенцах
скрипели обмерзшие половицы и по валенкам торопливо шуршал веник, обметая
снег. Пахомыч, тесавший на печке топорище, смел с колен стружки, сказал
младшему сыну Григорию:
- Ступай, кобыленку отпряги, сена я наметал в конюшне.
Дверь широко распахнув, влез Игнат, поздоровался и долго развязывал
окоченевшими пальцами башлык. Морщась, сорвал с усов сосульки тающие и
улыбнулся, радости не скрывая:
- Слухом пользовался - красногвардейцы на округ идут...
Пахомыч ноги свесил с печки, спросил с любопытством сдержанным:
- Войной идут али так?
- Разно гутарют... А только беспокойствие в станице, томашится народ, в
правлении миру видимо-невидимо.
- Не слыхал молвишки всчет земли?
- Гутарют, что большевики землю помещичью под гребло берут.
- Та-а-ак,- крякнул Пахомыч и соскочил с иечки по-молодому.
Старуха у загнетки загремела ложками; щи в чашку наливая,сказала:
- Кличьте вечерять Гришатку.
На дворе смеркалось. Снежок перепадывал, и синевою хмурилась ночь.
Пахомыч ложку отложил, бороду вытирая расшитым рушником, спросил:
- Про мельницу паровую разузнал? Когда пущать будут?
- Мельница работает в размол, можно веять.
- Ну, кончай вечерять и пойдем в амбар. Зерно надо перевеять, завтра,
как удастся погода, уторком доеду смолоть. Дорога-то как, избитая?
- Шлях не спит, день и ночь едут, только разъезжаться трудновато. Сбочь
дороги снегу глыбже пояса.
II
Григорий вышел за ворота проводить.
Пахомыч натянул рукавщы и yi-нездяяся в иередкв.
- На корову поглядывай, Гриша. Вымя налила она, что не видно;
отелится...
- Ладно, батя, трогай!
Полозья саней с хрустом кромсают оттаявшую снежную корку. Вожжами
волосяными Пахомыч шевелит, золу, просыпанную на улице, объезжает.
Попадается оголенная земля - подреза липнут. Спины напружив, угинаясь, тянут
лошади. Хоть и снасть справная и кони сытые, а Пахомыч нет-нет да и слезет с
саней, кряхтя,- больно уж важко нагрузили мешков.
На гору выбрался, дал вздохнуть припотевшим лошадям и тронул рысцой
шаговитой. Где приглянулось, оттепель сжевала снег, дорогу дурашливо
изухабила. Теплынь на провесне. Тает. Полдень.
Лес начал огибать Пахомыч - навстречу тройка стелется. А снегу возле
леса намело торы. В сугробах саженных дорожку прогрызли узенькую,
разминуться никак невозможно. Что не видно- очень скоро, вот-вот.
- Эка, скажи на милость, оказия-то!.. Тпру!..
Приостановил Пахомыч лошадей, слез и шапку снял. Голову седую и потную
ветер облизывает. Потому снял Пахомыч шапчонку свою убогую, что опознал в
тройке встречной выезд полковника Черноярова Бориса Александровича. А у
полковника землю он арендовал восемь лет подряд.
Тройка ближе. Бубенцы промеж себя разговорчики вполголоса ведут. Видно,
как с пристяжных пена шмотьями брызжет и тяжело-тяжело колышется коренник.
Привстал кучер, кнутом машет.
- Сворачивай, ворона седая!.. Что дорогу-то перенял?!
Поравнялся и лошадей осадил. Пахомыч, в полах полушубка путаясь, с
головой непокрытой к санкам подбежал, поклон отвалил низенький.
Из саней, медвежьим мехом обитых, пучатся, не мигая, глаза стоячие.
Губы рубчатые, выскобленные досиня, кривятся.
- Ты почему, хам, дог-огу не уступаешь? Большевистскую свободу почуял?
Г-авнопг-авие?..
- Ваше высокоблагородие!.. Христа ради, объезжайте вы меня. Вы
порожнем, а у меня вага.
