Шолохов Михаил - Продкомиссар
Михаил Шолохов
Продкомиссар
I
В округ приезжал областной продовольственный комиссар.
Говорил, торопясь и дергая выбритыми досиня губами:
- По статистическим данным, с вверенного вам округа необходимо взять
сто пятьдесят тысяч пудов хлеба. Вас, товарищ Бодягин, я назначил сюда на
должность окружного продкомиссара как энергичного, предприимчивого
работника. Надеюсь. Месяц сроку... Трибунал приедет на днях. Хлеб нужен
армии и центру вот как...- Ладонью чиркнул по острому щетинистому кадыку и
зубы стиснул жестко.- Злостно укрывающих - расстреливать!..
Головой, голо остриженной, кивнул и уехал.
II
Телеграфные столбы, воробьиным скоком обежавшие весь округ, сказали:
разверстка.
По хуторам и станицам казаки-посевщики богатыми очкурами покрепче
перетянули животы, решили разом и не задумавшись:
- Дарма хлеб отдавать?.. Не дадим...
На базах, на улицах, кому где приглянулось, ночушками повыбухали ямищи,
пшеницу ядреную позарыли десятками, сотнями пудов. Всякий знает про
соседа, где и как попрятал хлебишко.
Молчат...
Бодягин с продотрядом каруселит по округу. Снег визжит под колесами
тачанки, бегут назад заиндевевшие плетни. Сумерки вечерние. Станица - как и
все станицы, но Бодягину она родная. Шесть лет ее не состарили.
Так было: июль знойный, на межах желтопенная ромашка, покос хлебов,
Игнашке Бодягину - четырнадцать лет. Косил с отцом и работником. Ударил отец
работника за то, что сломал зубец у вил; подошел Игнат к отцу вплотную,
сказал, не разжимая зубов:
- Сволочь ты, батя...
- Я?!
- Ты...
Ударом кулака сшиб с ног Игната, испорол до крова чересседельной.
Вечером, когда вернулись с поля домой, вырезал отец в саду вишневый костыль,
обстрогал,- бороду поглаживая, сунул его Игнату в руки:
- Поди, сынок, походи по миру, а ума-разума наберешься - назад
вертайся,- и ухмыльнулся.
Так было,- а теперь шуршит тачанка мимо заиндевевших плетней, бегут
назад соломенные крыши, ставни размалеванные. Глянул Бодягин на раины в
отцовском палисаднике, на жестяного петуха, раскрылатившегося на крыше в
безголосном крике; почувствовал, как что-то уперлось в горле и перехватило
дыхание. Вечером спросил у хозяина квартиры:
- Старик Бодягин живой?
Хозяин, чинивший упряжку, обсмоленными пальцами всучил в дратву
щетинку, сощурился:
- Все богатеет... Новую бабу завел, старуха померла давненько, сын
пропал где-то, а он, старый хрен, все по солдаткам бегает...
И, меняя тон на серьезный, добавил:
- Хозяин ничего, обстоятельный... Вам разве из знакомцев?
Утром, за завтраком, председатель выездной сессии Ревтрибунала сказал:
- Вчера двое кулаков на сходе агитировали казаков хлеб не сдавать...
При обыске оказали сопротивление, избили двух красноармейцев. Показательный
суд устроим и шлепнем...
III
Председатель трибунала, бывший бондаръ, с приземистой сцены народного
дома бросил, будто новый звонкий обруч на кадушку набил;
- Расстрелять!..
Двух повели к выходу... В последнем Бодягин отца опознал. Рыжая борода
только по краям заковылилась сединой. Взглядом проводил морщинистую,
загорелую шею, вышел следом.
У крыльца начальнику караула сказал;
- Позови ко мне вот того, старика.
Шагал старый, понуро сутулился, узнал сына, и горячее блеснуло в
глазах, потом потухло. Под взъерошенное жито бровей спрятал глаза.
- С красными, сынок?
- С ними, батя.
- Тэ-э-эк...- В сторону отвел взгляд.
Помолчали.
- Шесть лет не видались, батя, а говорить нечего?
Старик зло и упрямо наморщил переносицу.
- Почти не к чему... Стежки нам
