Шувалова Галина - Чертова Купель
ГАЛИНА ШУВАЛОВА
ЧЕРТОВА КУПЕЛЬ
МАЙ
5 мая, 23 часа
На Чертово озеро спустилась ночь. Здешние жители, как всегда, заперли двери на замки и засовы.
Дома в этих краях старые, дореволюционные. Иные покрепче, если хозяева с руками, другие на ладан дышат.
Пять штук прилепились к самому берегу, один за другим, метрах в десяти от воды. Домики эти очень чистые. Влажные ветры сдувают малейшие соринки со стен и окон.
Есть еще один, казенный, на противоположной стороне. Да рядом с ним пара заброшенных подсобок. А весь остальной берег нежилой: где болото, где лесок, где гора.
На самом краю болота, в домике, осевшем на один бок, светилось окно.
Хозяйка дома, восьмидесятилетняя бабка Настасья, с трудом приподняла крышку подполья и откинула ее к стене. Она осторожно ступила длинными и худыми, как жерди, ногами на приставную лесенку и спустилась на пару ступеней.
Здесь в земляной стене обычно делают нишу для банок с разными заготовками. Однако взгляд Настасьи, не задержавшись на банках, устремился вниз и сразу на что-то наткнулся. Прищурив слабые глаза, она вгляделась в угол подполья.
Тусклая лампочка едва светила, однако было заметно, что угол выглядит странно. Настасья спустилась вниз и угрюмо оглядела большое темное пятно, захватившее уже часть пола и обеих стен.
Влага, похоже, прибывала: волнистая граница, обозначившая сырой участок, медленно расползалась в стороны, меняя очертания. Настасья провела рукой по холодной стене, посмотрела на ладонь.
Постояла, что-то прикидывая. Потом осторожно поднялась вверх по лестнице.
Она погасила в доме свет, отодвинула занавеску и посмотрела в окно.
Озеро, окутанное тьмой, выглядело непривычно большим. Лед недавно сошел, и масса воды казалась выпуклой, как чай в переполненном блюдце. Настасья смотрела поверх водной глади в некую точку посреди озера. Туда, где тьма сгущалась до полной черноты.
Долго стояла она у окна, неудобно согнув свою на удивление прямую спину. Потом задернула занавески и ушла спать.
Соседний двор, отгороженный от Настасьиного общим забором, любого удивил бы своей формой, не будь нынче так темно: он напоминал рубашку, сорвавшуюся с веревки. Рубашка эта лежала, широко раскинув рукава вдоль кромки воды, отрезая два соседних двора от берега.
Она просто таки вцепилась в землю, ухватив, сколько смогла, и теперь изо всех сил удерживает. Оно и понятно, ведь это дом Ивана Петровича — председателя уличного комитета.
Иван Петрович, человек пенсионного возраста — лет шестидесяти с небольшим, сидел в этот час спиной к телевизору, весь опутанный рыболовной сетью, и орудовал толстенной иголкой.
— Натяну завтра! — с удовольствием сообщил он. — Теперь-то что: берег у меня вона, какой длинный.
И с воодушевлением прибавил:
— Как я тогда на постановление о прирезках отреагировал, а?
Своевременно! Скажи?
Жена и не думала отвечать.
— Недопонимаешь. Они это постановление еще и утвердить-то не успели, все раздумывали, резину тянули. А я уже сориентировался.
Сейчас бы, может, уже и не разрешили. И тогда-то буча какая была! Настасья-то ничего. Молчит себе.
Но уж Александра — та вечно в дискуссию вступит: «Не за счет же соседей! Где такое написано? Покажи!» Интересное кино! А за счет кого же, если не за счет соседей?
Сама бы посудила: спереди дорога проезжая, позади озеро. В озеро, что ли, участок прирезать? А она: «Может, я тоже хочу себе прирезать!» Совсем совесть потеряла.
Ладно я, у меня право на прирезки есть: я же уличный комитет.
Жена не подавала голоса. Это Ивана Петровича не смущало:
— И бе
