Щербакова Галина - Ангел Мертвого Озера
Галина ЩЕРБАКОВА
АНГЕЛ МЕРТВОГО ОЗЕРА
Истории про живых, полуживых и уже совсем...
- Вы продаете аспирин?
- Нет.
- Жаль, жаль. У отца кончился аспирин. Может, у вас есть
чудодейственные зелья? Папаша любит делать чудеса.
- Нет, я никакими зельями не торгую. Я писатель.
- А почему вы думаете, что писатели не торгуют зельем?
К.Воннегут
Мозг
...Откуда-то из черного огня, легкая, как андерсеновская балеринка,
возникла мысль: "Я не дочитала Воннегута. В книге остались очки". И сам
автор, кудрявый, с высунутым языком, почти лизнул её в нос. Но тут же
другая мысль: "С языком - это Эйнштейн. Я их всегда путала". И снова
ничего, хотя в черной стене появились сероватые мешки просветов. Одним
словом, из небытия её все-таки вытаскивал Воннегут. Она тогда, перед тем,
как заложить очки в книгу, замерла на его фразе, что свободу воли надо
брать за жабры, только так наступает преодоление. Она решила, что с этим ей
надо долго разбираться, и положила в книжку очки. Ведь у неё нет жабр? То,
что у неё нет свободы воли, это безусловно. Если бы это был не Воннегут,
она отложила бы книгу, и все. Но она уже много лет живет, держась за
какую-нибудь чужую мысль. Это её костыли. И вот доказательство: из небытия
её рванул худенький еврей, чем-то похожий на Эйнштейна, нашел у неё жабры и
потянул вверх. Теперь она перед серым окном-мешком. Думает про свободу
воли. Самое время! Ей хочется засмеяться над собой, но она забыла, как это
делается, с той минуты, когда осталась одна, как...
Как что? Есть такое выражение: одна, как... что? "Перстами легкими,
как сон..." - зазвенело в ухе. "Пальцами", - смеется Воннегут. "Пальцами",
- хихикает языкастый физик. "Какая глупость, - думает она. - Один, как
палец? Но пальцев - пять. Две руки - десять!" Она хмурит брови, которых у
неё уже нет. "Надо вдуматься. Почему-то же так говорится...".
И исчезает. Она не знает ни куда, ни зачем, ни на сколько.
Возвращается, чтоб взять упавшие в снег очки. Нет, совсем не те, что
оставила в Воннегуте. Настолько другие, что она удивляется: разве они ещё
есть? Металлическая, привязанная ниткой дужка едва видна, через минуту её
занесет снегом.
Снег...
...Она стоит на корточках и "заносится" крупным сырым и серым снегом.
Уже тяжелы валенки, портфель, но она все сильнее гнет голову, чтоб стало
тяжело спине. Ей это очень важно. Холмики снега уже выросли на плечах, но
со спиной что-то не получается, и она готова стать на четвереньки, чтобы
достичь результата, тут-то и падают с носа очки. Чтоб их взять, она и
становится на четвереньки. Пока пальцы копошатся в снегу, ища дужку, на
спине вырастает та самая замечательная куча снега, которой ей не хватало.
Найдя и надев очки, она видит идущий к ней сугробик. "Образец", -
думает она уже сейчас это слово, ей всегда было важно все назвать. "Все
имеет имя" - кто это сказал? "Что в имени тебе моем?" У меня тоже должно
быть имя... Эйнштейн-Воннегут показывает ей язык. Естественно, откуда им
знать её имя? "Одной звезды я повторяю имя..." Луиза. Это не её имя. Это
имя сугробика, который она ждала. Снега на спине у него целая гора, выше
капора, сшитого сугробиковой мамой из куска голубого бархата старой юбки.
Ее же капор из коричневого сукна - просто какашка по сравнению с голубым
красавцем. Но она лишена зависти. Она хочет, чтобы у сугробика было все
самое лучшее. Самое, самое... Потому что сугробик - девочка-горбунья.
И она снова легко исчезает.
Но возвращается быстро. Очень важная мысль тащит её за жабры, т
