Библиотека в кармане -русские авторы

         

Эткинд Е Г - Поэзия Эвариста Парни


Е.Г.Эткинд
Поэзия Эвариста Парни
Друзья, найду ли в наши дни
Перо, достойное Парни?
А. Пушкин
1
Эварист Парни не принадлежит к числу тех великих поэтов, которых
называют "вечными спутниками" человечества: имени его никто не произнесет в
одном ряду с именами Данте, Гете, Гейне, Шекспира, Байрона, Гюго, Пушкина,
Мицкевича; читателем, не изучавшим специально историю литературы, оно в
сущности почти забыто. В этом забвении сказывается столь часто встречающаяся
историческая несправедливость. Тем более, что забыто имя Парни, а не его
поэзия - в особенности в России. Кто же не помнит прекрасных стихов юноши
Пушкина "Добрый совет" (около 1818), проникнутых радостным приятием жизни,
легким изяществом и светлой печалью:
Давайте пить и веселиться,
Давайте жизнию играть.
Пусть чернь слепая суетится,
Не нам безумной подражать.
Пусть наша ветреная младость
Потонет в неге и вине,
Пусть изменяющая радость
Нам улыбнется хоть во сне.
Когда же юность легким дымом
Умчит веселья юных дней,
Тогда у старости отымем
Все, что отымется у ней.
Многие ли знают, что это перевод из Парни? Заключительное
афористическое двустишие передано Пушкиным с редкой точностью,
воспроизводящей даже столь важный здесь повтор глагола. У Парни:
Et derobons a la vieillesse
Tout ce qu'on peut lui derober.
("И отнимем у старости | Все, что можно у нее отнять"). Конечно, Пушкин
вложил в эти стихи и свое, пушкинское. Парни, сочинивший свою элегию в
семидесятых годах XVIII века, пожалуй, не мог бы и помыслить написать
что-нибудь вроде: "Когда же юность легким дымом | Умчит веселья юных
дней...". Его строки рациональнее, условнее, традиционнее: "Un jour il
faudra nous courber | Sous la main du temps qui nous presse" ("Когда-нибудь
придется нам согнуться под гнетущей десницей времени"). И все же "Добрый
совет" - перевод, и даже перевод, близкий к оригиналу. {Анализ этого
перевода Пушкина см. в статье А. В. Федорова "Приемы и задачи
художественного перевода" (в кн.: К. Чуковский. А. Федоров. Искусство
перевода. "Academia", Л., 1930, стр. 167-168).}
Можно ли забыть, что Парни был в течение нескольких лет первым
иностранным поэтом для нашего первого поэта? Позже его обаяние для Пушкина
померкло - вернее, Пушкин, не отказавшись от своего пристрастия к Парни,
увлекся Вольтером, Андре Шенье, Байроном, Данте. Но Парни по-прежнему жил в
пушкинском сознании, ему мы обязаны и "Платонизмом" (1819), и - в известной
степени - "Гавриилиадой" (1822), некоторые строки которой представляют собой
перевод из "Войны богов", и "Прозерпиной" (1824). Парни оставался для
Пушкина своеобразным мерилом элегической поэзии. "Каков Баратынский? - писал
Пушкин П. Вяземскому 2 января 1822 года. - Признаюсь, он превзойдет и Парни
и Батюшкова". Самого же Батюшкова Пушкин перифрастически именовал "Парни
российский". В поэме "Тень Фонвизина" ее герой, вернувшийся "с того света"
на землю и разочаровавшийся в столь знаменитых прежде поэтах, как Державин и
Ломоносов, видит в шалаше поэта, который "с венчанной розами главой" и
"подрумяненный фиалом" возлежит на ложе "с прелестной Лилою". Фонвизин
... смотрит изумленный.
"Знакомый вид; но кто же он?
Уж не Парни ли несравненный,
Иль Клейст? иль сам Анакреон?" -
"Он стоит их, - сказал Меркурий. -
Эрата, грации, амуры
Венчали миртами его,
И Феб цевницею златою
Почтил любимца своего..."
Это - Батюшков, предающийся блаженной лени. Парни, как видим, для
Фонвизина, а значит и для Пушкина - "несравненный" и поставлен в од





Содержание раздела